Г. А. Александров

Первый чувашский вуз

28 апреля 1919 года на заседании Симбирской чувашской учительской семинарии было зачитано сообщение из Наркомпроса о том, что в следующем учебном году все педагогические учебные заведения, кроме годичных педагогических курсов, прекращают существование и вместо них открываются институты народного образования.

8 мая совет семинарии заслушал циркуляр Наркомпроса и приложенный к нему проект преобразования учительских семинарий с начала 1919/20 учебного года в институты народного образования. Совет решил направить преподавателя физики и математики П. И. Корякина в Наркомпрос для ходатайства об учреждении в Симбирске Чувашского института народного образования (Чувино).

13 мая совет семинарии решил поручить ведение дела по устройству Чувино исполнительной коллегии семинарии с присоединением к ней П. И. Корякина и С. М. Лонгера. 24 мая Е. А. Яковлева написала жене Алексея Ольге Петровне: «На днях едет отсюда в Москву по делам семинарии Корякин с заведующим отделом семинарий губоно Никольским».

13 июня в губоно было проведено совещание, в работе которого приняли участие В. Н. Орлов, В. Н. Никифоров и И. Д. Дормидонтов. На нем решили преобразовать Чувашскую учительскую семинарию в Чувино. 23 июня секция губоно по подготовке учителей предложила семинарии немедленно приступить к организационной работе и проект реорганизации прислать в губернскую секцию. Через два дня на заседании совета семинарии был заслушан доклад П. И. Корякина, побывавшего в Наркомпросе. Также было заслушано письменное предложение Наркомпроса от 11 июня, переданное через Симбирский губоно, о преобразовании Чувашской учительской семинарии в Чувино с отделениями подготовки работников по дошкольному воспитанию, подготовки школьных работников I ступени, подготовки инструкторов трудовых процессов сообразно местным условиям. Совет решил образовать комиссию по организации института, в которую вошли В. Н. Орлов и П. И. Корякин. Результаты работы этой комиссии, изложенные письменно и одобренные губоно, были направлены в Наркомпрос через П. И. Корякина, вновь делегированного в Москву советом семинарии для скорейшего решения вопроса об открытии института.

9 июля Наркомпрос принял постановление о преобразовании учительских семинарий в институты народного образования или трехгодичные педагогические курсы. Институты должны были готовить учителей для школ 2-й ступени, а педагогические курсы – для школ 1-й ступени. Институты считались вузами, а курсы – средним  специальным заведением.

23 июля И. Я Яковлев писал Алексею: «По делу об открытии нашего института завтра выезжает в Москву Петр Иванович Корякин. Хорошо, если он тебя застанет в Москве. Завтра с П. И. Корякиным тоже напишу».

В середине августа заведующий Симбирским губоно М. Б. Гольман заявил представителям семинарии, что дело о Чувашском институте решено в Наркомпросе положительно.

1 сентября Е. А. Яковлева сообщила Алексею: «Все здесь неопределенно: будет ли институт, останется ли семинария – ничего неизвестно. П. И. Корякин за все время ни слова не написал. Часть зданий занята по-прежнему солдатами, а часть под курсами (шатровский дом) сначала для учителей, а теперь для инструкторов (по трудовому обучению.–Г. А.)». Ему же 5 сентября: «Вчера вернулся часов в 8 вечера П. И. Корякин очень усталый и разбитый, две ночи совсем не спал. Ни вчера, ни сегодня ничего не говорит о поездке, ссылаясь на усталость и пустоту в голове... Папа ходил, ходил к нему и утром, и днем, и вечером, сядет у него, сидит, сидит, но П. И., как немой – ни слова, – так папа и уйдет».

8 сентября на заседании коллегии губоно по вопросу о Чувино было вынесено постановление «во избежание параллелизма, распыления сил и финансовых затруднений» объединить существующий Симбирский русский институт народного образования с создающимся из Чувашской учительской семинарии институтом, образовав из них единый общереспубликанский институт народного образования. Для нового института было намечено использовать здания Чувашской учительской семинарии. Это решение означало, что в Симбирске ликвидировалась Чувашская учительская семинария. На заседании против такого решения выступил заведующий чувашским подотделом Симбирского губоно А. П. Прокопьев.

9 сентября состоялось заседание чувашской секции Симбирского губкома РКП (б). Секция отметила, что доводы представителей Симбирского губоно о том, что у чувашей для открытия института не хватит соответствующих культурных сил, не имеют ни малейшей логической предпосылки. Было решено обратиться в отдел подготовки учителей Наркомпроса с ходатайством открыть в Симбирске Чувашский институт.

11 сентября педагогический совет Чувашской учительской семинарии решил просить Наркомпрос открыть Чувашский институт хотя бы с двумя отделениями по подготовке школьных работников для школ 1-й ступени и инструкторов трудовых процессов.

Чтобы не допустить открытия Чувино, М. Б. Гольман 13 октября отправил письмо в Наркомнац, в котором указал, что «создание специального Чувашского института признается нежелательным. Для Симбирской губернии нужен русский институт. Открывать в Симбирске же еще особый Чувашский институт не имеет смысла, ибо чуваши могут учиться и в русском институте, раз в этом институте будет чувашский цикл (т. е. отделение. – Г. А.)». Бесспорно, М. Б. Гольман грубо ошибался, полагая, что «создание национального института народного образования не совсем соответствует принципам нашей партии в области школьно-национальной политики»¹.

25 октября Симбирский губоно принял решение закрыть Чувашскую учительскую семинарию и разместить в ее зданиях русский институт народного образования. Глубоко возмущенный этим решением, И. Я Яковлев в тот же день написал Алексею: «Сегодня утром я хотел было отправить телеграмму Владимиру Ильичу, но мне сказали, что телеграмму эту не примут, а если и примут, то ее отправят почтой. Действительно, я и твою последнюю телеграмму получил через 12 дней почтой. Поэтому я решил эту телеграмму приложить к настоящему письму, если ты найдешь уместным и полезным для дела, то передай ее Владимиру Ильичу, в противном случае оставь на память». В конце письма сказано: «Кланяйся Владимиру Ильичу и всем его родным, спасибо за сочувствие им».

В телеграмме, которая так и не была передана В. И. Ленину, говорилось: «Москва. Председателю (Совета) народных комиссаров Ульянову. Чувашская семинария совершенно поглощается русским институтом. Здания и ферма отнимаются. Учащиеся чуваши крайне стеснены. Разрушается все полувековое дело чувашского просвещения. Не давайте нам Чувашского института, но оставьте хотя бы чувашские трехгодичные курсы, лишь была бы возможность чувашам учиться. Прошу также гарантировать мою безопасность, потому что чувашам угрожают за самозащиту. Яковлев»².

30 октября в Казани состоялось экстренное собрание ответственных партийных работников чувашских секций Казанского и Симбирского губкомов РКП (б), представителей Самарского уездного отдела народного образования, Казанского губоно совместно с коллегией подотделов Чувашского отдела Наркомнаца. Оно решило командировать в Наркомпрос А. П. Прокопьева и добиться разрешения открыть Чувино.

6 ноября председатель учебно-воспитательной коллегии Чувашской семинарии Н. И. Колосов послал в Наркомпрос телеграмму: «Москва. Наркомпрос. Покровскому:

Получил Вашу телеграмму о приостановке вселения института в Чувашскую семинарию. Учащиеся и чувашский народ скромно желают хотя бы педагогических курсов, не разрушать почтенного старого пролетарского чувашского учреждения. Если нельзя двух отделов Чувашского института, дайте телеграмму и затем письменное распоряжение губотделу и особо нам об открытии чувашских педагогических курсов, которые состояли бы исключительно в ведении губотдела и Вашем. Немедленно начнем занятия. Сейчас в здании Чувашской семинарии находятся ошибочно попавшие больные солдаты. Никакого ухода. Умирают. На дворе и в зданиях третий день трупы. Восстановите бывший совет семинарии. Дайте право собраний. Пусть будут курсы. Будет порядок и правильная работа. Запрещают говорить о специально чувашских заведениях. Угрожают. Прошу иметь в виду на случай возможного преследования.

В целях безопасности телеграмма посылается почтой»³.

В тот же день И. Я. Яковлев сообщил Алексею: «Прилагаю копию колосовского письма-донесения в Народный комиссариат. Желательно нам если не особый Чувашский институт в двух отделах (первый отдел для подготовки учителей первой ступени, второй – для подготовки специалистов по сельскому хозяйству и вообще по трудовым процессам), то хотя бы трехгодичные педагогические курсы, но без подчинения чувашской секции (отдела по делам национальностей губисполкома. – Г.  А.)»⁴.

О закрытии Симбирским губоно Чувашской учительской семинарии Яковлев решил сообщить В. И. Ленину. 7 ноября он писал А. И. Яковлеву: «Завтра или послезавтра будет у меня готово письмо Владимиру Ильичу Ульянову, которое будет перепечатано на пишущей машинке в 3 или 4 экземплярах; тебе непременно пришлю копию. Пишу я В. И-чу: защитить Чувашскую школу-семинарию, пишу о ее значении для чувашского народа, пишу откровенно.

Гольмана вызвали в Москву. Он уехал третьего дня.

Может быть, письмо В. И. Ульянову я отправлю через тебя: да, лучше так сделаю». Ему же 11 ноября: «Ты, очевидно, очень хлопочешь о школе-семинарии; вероятно, чего-либо достигнешь. Обещанное письмо переписывается, завтра будет готово и я сейчас же отправлю через тебя. Найдешь подходящим – передашь В. И., нет – оставишь у себя, посылаю на твое усмотрение. Будут ли занятия у нас или нет? Неизвестно. Здесь все ошеломляющий страшный тиф»⁵.

12 ноября Иван Яковлевич послал Алексею письмо для передачи Ленину. Письмо начиналось так:

«Многоуважаемый Владимир Ильич!

Позвольте принести Вам мою, самую сердечную, благодарность за то великодушное участие, какое Вы приняли в вопросе о принудительном выселении меня из квартиры, много лет занимавшейся... Вам я обязан тем, что меня, кажется, оставят, наконец, в покое. Быть может, мне теперь дадут даже и умереть спокойно в том самом углу, где в течение почти пятидесяти лет я пережил столько горя и радостей, связанных как с личной моей жизнью, так и с моей общественно-педагогической деятельностью на благо русского и чувашского народов».

Далее Яковлев отметил, как ему было тяжело дать подписку: «...оставив за мною квартиру, у меня официально взяли подписку в том, что я буду впредь платить за нее, а главное, что я не стану вмешиваться в дела бывшей Симбирской чувашской учительской семинарии. Пришлось, уступая необходимости, дать эту унизительную для меня подписку, для того чтобы не быть выброшенному с женой (около сорока лет трудившейся по женскому отделению бывшей Симбирской чувашской учительской школы) на улицу.

Месяц тому назад, после взятия с меня подобной подписки, я не смел бы писать даже и Вам, так как это было бы сочтено за грубое нарушение данного мною, под насилием, обязательства.

Теперь, когда семинария уже не существует, я считаю себя свободным от подписки и пишу Вам безбоязненно, откровенно.

А мое вмешательство в дела бывшей семинарии заключалось в том, что, видя, как и там дело идет ненадлежащим путем, я на обращения ко мне за советами отдельных лиц в интересах дела давал эти советы, будучи в то же время лишен какой-либо власти, какой-либо возможности влиять на ход семинарской жизни».

В письме отразились боль и горечь душевного состояния старика Яковлева. Он писал: «Не столько, однако, огорчает меня сейчас то, что лучшие годы моей жизни, чуть ли не всю жизнь, отдав беззаветно и честно родине, я остался на старости без всяких средств существования, без содержания и даже без пенсии, которую получают самые заурядные чиновники старого режима, а то, что в систематической травле меня, особенно усилившейся за последний год, равно как и в печальной истории с выбрасыванием меня из насиженного места, принимали участие воспитанники созданной мною же Симбирской чувашской учительской школы (переименованной в семинарию), подстрекаемые двумя священниками из чуваш, тоже воспитанниками школы, – все лица, так или иначе мне обязанные своим образованием.

Больно мне и то, что в эпоху государственного переворота, совершившегося в России, я, старый, убежденный демократ, имеющий за собой значительный педагогический опыт в деле просвещения инородцев, оказался удаленным от дела как раз тогда, когда сбылись мои заветные давнишние мечты об отстранении от живого дела просвещения народа той самой педагогической бюрократии, от которой я за время пятидесятилетней моей деятельности вынес столько гонений, отчасти потому, что являлся одним из главных последователей и сотрудников великого просветителя инородцев Н. И. Ильминского, а отчасти в силу того, что шел всегда такими путями, которые не укладывались в рамки циркуляров, инструкций и т. п. бюрократических шаблонов, упрощавших работу покойных канцелярией, но губивших дело народного просвещения.

Однако я остаюсь и сейчас, одною ногой стоя в могиле, верен себе, основным принципам моей жизнедеятельности, почему не смешиваю кучку ничтожных личностей, отстранивших меня от любимого дела, с остальной массой сельского чувашского населения, ради которой более пятидесяти лет тому назад, будучи еще гимназистом, начал я нелегкое, ответственное дело религиозно-нравственного просвещения моих темных, в те дни всеми презиравшихся сородичей».

Трогательные строки в письме посвящены тем, кто помогал Яковлеву в его просветительной деятельности. «Благодарно оглядываясь, как деятель и педагог на ниве образования и воспитания инородцев, я не могу не помянуть, кроме незабвенного моего учителя и вдохновителя Н. И. Ильминского, такие светлые личности, как попечитель Казанского учебного округа П. Д. Шестаков, директор Казанских народных училищ И. А. Износков и Ваш покойный батюшка Илья Николаевич, который, будучи назначен в Симбирск на должность директора народных училищ Симбирской губернии, застав уже Симбирскую чувашскую школу в ее зачаточном, так сказать, состоянии, убежденно, вдумчиво, горячо оказывал ей всяческое содействие по пути ее развития и процветания».

Вместо закрытой Чувашской учительской семинарии Яковлев просил открыть в Симбирске Чувашский учительский институт или четырехгодичные чувашские педагогические курсы⁶.

Наркомпрос отменил постановление Симбирского губоно о закрытии Чувашской семинарии и признал за чувашским народом право иметь институт народного образования с тем условием, чтобы в него принимались лица и других национальностей. В постановлении Наркомпроса было указано, что вместо семинарии следует открыть или трехгодичные педагогические курсы, или институт народного образования. Коллегия Наркомпроса поручила заведующему отделом подготовки учителей К. Н. Левину изучить возможности семинарии, а затем решить вопрос в соответствии с конкретными условиями совместно с отделом просвещения национальных меньшинств. Было дано две недели сроку. 20 ноября отдел подготовки учителей в полном согласии с отделом просвещения национальных меньшинств Наркомпроса и заведующим Симбирским губоно М. Б. Гольманом решил открыть в Симбирске при русском институте народного образования⁷ трехгодичные чувашские педагогические курсы. Отдел просил Симбирский губоно принять срочные меры к организации инициативной группы для открытия названных курсов, указав, чтобы в нее включили представителей чувашской секции: губкома РКП (б).

23 ноября А. В. Швер, редактор газеты «Заря» – органа Симбирского губкома РКП (б) и губисполкома, – напечатал в этой газете заметку «Яковлев и чуваши», в которой говорилось, что «деятельность Яковлева имела огромное значение среди чувашского населения, но тем не менее в данный революционный момент приходится от Яковлева, безусловно, отказаться. Как он сам, так и его взгляды устарели для нашей эпохи, для нашего времени».

25 ноября коллегия Симбирского губоно постановила: «Считая, что пребывание Яковлева в стенах семинарии вредно отражается на деятельности семинарии, по предложению Наркомпроса уволить Яковлева в отставку с сохранением за ним пенсии, о чем сообщить в отдел подготовки учителей Наркомпроса»⁸.

Занятия на чувашских трехгодичных педагогических курсах начались 12 декабря. 18 декабря Е. А. Яковлева сообщила Алексею: «У нас идет полная неразбериха: курсы Гольман открыть разрешил, но говорят, что они считаются при институте и потому все имущество и помещения принадлежать должны институту, а не курсам». Ему же 20 декабря И. Я. Яковлев: «Теперь у нас вместо семинарии курсы, которые считаются при институте. А это будто дает право распоряжаться институтскому начальству всем имуществом Чувашской школы, в том числе и фермой. Не может ли Владимир Ильич вмешаться в это дело. Все гибнет».

11 января 1920 года Симбирский губоно принял решение о полном подчинении тредхгодичных чувашских педагогических курсов правлению русского института. В тот же день Яковлев известил Алексея: «Курсы числятся при институте, а потому от института приставлен особый заведующий хозяйственной частью некто Крекнин, который живет в бывшей квартире Дормидонтова и всем распоряжается. В этом Крекнине нет никакой надобности, так как кроме Крекнина у нас есть свой эконом И. Степанов. Мне чинят всякие препятствия: нужно съездить в больницу – не смей, а сам Крекнин ездит днем и ночью куда угодно. Не только трехлетние курсы, но и институт народного образования для чуваш нужно открыть отдельно от русского института, и ферму необходимо возвратить обратно. Да нужно бы сюда прислать из Москвы особого ревизора, компетентного и солидного. Поговори обо всем этом с Владимиром Ильичей. Здесь очень бы следовало в кое во что вникнуть в учебном отделе»⁹.

А. И. Яковлев обратился с заявлением в бюро жалоб при Совнаркоме, в котором писал, что Чувашская учительская семинария в Симбирске закрыта, что необходимо провести ревизию по этому делу. 11 февраля 1920 года управляющий делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевич указал отделу летучих ревизий при бюро жалоб: «Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы учебное заведение, такое нужное для чувашей, было бы от них отнято и передано в распоряжение русскому населению, которое и без того имеет там значительное количество учебных заведений. Мы должны особенно чутко относиться ко всем потребностям народов Востока, не только на словах, но и на деле доказать, что самоопределение народностей, их культурный рост и развитие для нас так же близки, как и интересы вообще всех национальностей, населяющих Россию... Полагаю, что на это дело надо обратить самое серьезное внимание»¹⁰

26 февраля Г. С. Савандеев (заведующий подотделом просвещения национальных меньшинств Симбирского губоно) и А. П. Прокопьев (заведующий чувашской секцией губоно) обратились в Чувашский отдел Наркомнаца. Они сообщили, что во время нахождения их на I Всероссийском съезде чувашей-коммунистов, проходившем в Казани 4–8 февраля 1920 года, по распоряжению Симбирского губоно имущество чувашских трехгодичных педагогических курсов, несмотря на протест со стороны преподавателя курсов В. Н. Орлова, было принято в полное распоряжение правления русского института  народного образования. Председатель ученического комитета М. Кашкаров якобы за неповиновение распоряжениям заведующего хозяйственной частью института Крекнина был посажен в тюрьму, откуда он освобожден на время до суда на поруки товарищам. Г. С. Савандеев и А. П. Прокопьев просили Чувашский отдел Наркомнаца заявить протест Симбирскому губоно и сообщить об этом в Наркомпрос.

26 февраля было проведено заседание совета трехгодичных чувашских педагогических курсов. На нем выступил А. П. Прокопьев. Он сообщил, что I Всероссийский съезд чувашей-коммунистов поручил совету курсов выйти с ходатайством в Наркомпрос для того, чтобы Яковлеву и его жене назначили пенсию, так как Яковлев с 15 сентября, а Екатерина Алексеевна с 1 ноября 1919 года не получали жалованья. Было решено ходатайствовать в Наркомпросе о назначении пенсии Яковлевым. 3 марта совет курсов выполнил это решение: просил Наркомпрос в экстренном порядке назначить И. Я. Яковлеву пенсию в размере 4000 рублей в месяц, а Е. А. Яковлевой – 3000 рублей.

3 марта Иван Яковлевич написал Алексею: «Я был очень серьезно болен с 23 января по 15 февраля, то есть с лишком 3 недели: все это время я был совершенно без сознания, впрочем, с 10 февраля у меня температура спала и я стал приходить в себя. Со мною было воспаление легких; сейчас я поправляюсь, но очень медленно, у меня сил нет. Говорят, что я нескоро поправлюсь, да прежних сил и здоровья, говорят, у меня уже и не будет, ведь 18 апреля мне будет 72 года. За мной ухаживала мама, благодаря ей я встал на ноги.

Пока в Москве похлопочи о делах бывшей школы. Чуваши теперь несколько одумались; им очень хочется выделить себя в особую губернскую административную единицу, – я это одобряю. Пусть испытывают свои силы. Если можешь помоги им в этом.

Я очень, очень просил бы Владимира Ильича Ульянова сохранить школу и ее ферму, которую теперь все грабят. Здесь Гольман и его подстрекатель П. И. Корякин являются врагами всего школьного дела у чуваш».¹¹

В конце этого письма Е. А. Яковлева сделала приписку: «Посылаются документы на получение пенсии папе и мне. О пенсии ходатайствует семинария».

11 марта Малый Совнарком по докладу М. Н. Покровского постановил: «Предложить Народному Комиссариату труда и социального обеспечения производить выдачу пенсии бывшему председателю совета Симбирской чувашской учительской семинарии Ивану Яковлевичу Яковлеву в утроенной норме красноармейской пенсии для беспомощных I группы с 1 января 1920 года». На другой день В. И. Ленин подписал рукописный экземпляр этого протокола¹².

12 апреля в Симбирск приехал член коллегии Наркомпроса А. М. Страшун. 14 апреля он присутствовал на заседании коллегии губоно, на котором было решено, что Чувашские трехгодичные педагогические курсы есть самостоятельное, независимое от русского института народного образования учебное заведение как в административно-хозяйственном, так и в финансовом отношении. Движимое и недвижимое имущество, здания и ферма Симбирской чувашской учительской семинарии были переданы в ведение Чувашских трехгодичных педагогических курсов. Было признано необходимым организовать в Симбирске Чувашский институт народного образования. Заведующим губоно назначили А. В. Швера.

20 апреля Е. А. Яковлева сообщила Алексею: «Приехал Страшун и сразу навел порядок. Институту приказано сдать имущество обратно, что они и сделали вчера. Главную роль сейчас сыграл Федор Николаевич Сергеев – бывший наш письмоводитель, а сейчас инструктор по народному образованию чуваш в Казани¹³. Он приехал специально отстаивать курсы и ферму. Со Страшуном они вместе служили где-то на юге и в хороших отношениях. Страшун даже думает его перетащить в Москву.

Гольман ни разу не посетил курсы, а Артизанов один раз и то бегом – все торопился куда-то на заседание... Страшун был у нас два раза – пил чай и кушал яйца – обедать ему все было не время. Остановился он в вагоне, куда папа ездил, отдавать визит. И вышло неловко. Страшун накануне сказал, что до 10 часов будет дома и папа хотел съездить пораньше. С вечера велели приготовить лошадь к 8 часам. Утром хватились, нет ни седелки, ни вожжей – Крекнин спрятал! Пока бегали и искали у соседей – времени прошло много и таким образом Страшуна задержали, но когда он узнал причину, то ужасно рассердился и в тот же день потребовал сдачи Крекниным всех ключей, а Крекнина вызывал даже для объяснений, причем Крекнин оправдывался, что седелку только не нашли, она де лежала где-то под сеном в углу...

Отсюда Страшун поедет в Казань.

Меня два месяца как зачислили в хожалки для ухода за больными с жалованием 1034 рубля. Моя обязанность прижигать трахомным глаза, перевязывать чирьи, мазать чесотку и так далее и отправлять тифозных и вообще тяжело больных в больницу, так как лазарета у нас нет и больных держать негде. Дела днем у меня почти нет, разве кто заболеет, так температуру смерить, а прижигать глаза всем вечером. А за это мне дают дрова на русскую печку и вообще я как будто чем-то полезна. А наш доктор¹⁴ состоит врачом и мы с ним лечим вместе и за все, конечно, отвечает он, а я лишь хожалка.

Все заборы разломаны и ничего посеять ни на дворе, ни в саду нельзя. Чужие козы ходят табуном и обгрызли все акации, ясени, сирень – словом, все кусты, – остались лишь тополя и вязы. Яблони все погибнут – все обгрызли. На дворе и в саду полное разрушение. Все, что было деревянное – пожгли все: тротуары, загородки, фонарные столбы, решетки и так далее – все сломано и сожжено».

19 мая И. Я. Яковлев написал Алексею: «Вчера я получил пенсию за себя с 2 января 1920 года и за маму по расчету с 18 января 1920 года, всего 17010 рублей: за себя значит 14500 и за маму около 2500 рублей. Вчера же мне выдали бумагу-ордер на получение двух пайков. Это очень важно для нас. За все хлопоты большое спасибо тебе»¹⁵.

1 сентября 1920 года в зданиях бывшей Чувашской учительской семинарии были открыты Чувашский институт народного образования – первое высшее учебное заведение в истории чувашского народа – и сельскохозяйственный техникум при нем¹⁶. Для налаживания работы института с мандатом Главного управления профессионального образования Наркомпроса приехал профессор А. И. Яковлев¹⁷. Он работал в институте до марта 1922 года.

С октября 1922 года И. Я. Яковлев жил на даче у сына Николая в местечке Елизаветино под Петроградом. Е. А. Яковлева оставалась в Симбирске и выехала оттуда в конце 1922 года. 26 января 1923 года А. В. Жиркевич сделал запись в дневнике об отъезде стариков Яковлевых из Симбирска: «У Яковлевых остались в Симбирске две старухи-родственницы (кажется, по жене Алексея Ивановича). Их хорошо знает старый Гаевский¹⁸. Со слов их он мне вчера рассказывал, какую подлость семья И. Я Яковлева с ним совершила. Он ни за что не хотел совсем бросать Симбирска. Тогда его общими силами обманули, уверив, что он временно переедет к сыну Николаю, для того, чтобы в Петрограде показать специалисту свои слабеющие глаза, но что, погостив у сына, он скоро вернется в Симбирск, где на его квартире будет ждать жена его со всей обстановкой. Заманив старика обманным образом, Екатерина Алексеевна, при помощи сыновей, переехала из Симбирска к тому же сыну Николаю, у которого уже жил Иван Яковлевич. Тут только старик узнал о том, какую ему устроили ловушку. По полученным сведениям, он выходит из себя, требует возвращения в Симбирск, устраивает скандалы и т. д. Но ему объявляют, что пути отступления на Симбирск ему отрезаны: ни квартиры, ни вещей, ни семейной обстановки уже для него здесь не существует... Бедный Иван Яковлевич! И без того ему жилось не сладко, пока он сидел в Симбирске. Все же, хоть изредка, его посещали люди, знавшие его прошлое, его ценившие. Теперь же он одинок и, как зверь, заперт в клетку в какой-то деревенской трущобе».

6 февраля 1923 года И. Я. Яковлев сообщил Алексею: «Милый Леля! Я получил от тебя несколько писем, последнее от 1 февраля 1923 года, но написал только одно письмо, по приезде. Живу я, должно быть, здесь более пяти месяцев...

Я живу у Коли хорошо: питаюсь, имею хорошее помещение, тепло, гуляю, маме тоже дали хорошее удобное помещение. Ездил один раз в Петроград, совещался о глазах, признали ненужным делом мне операцию по случаю катаракты, так как катаракта перестала расти, только переменили мне очки, и тем все обойдется».

Осенью 1923 года старики Яковлевы переехали в Москву и стали жить у А. И. Яковлева. Их дом стоял рядом с храмом Христа Спасителя. 1 ноября И. Я. Яковлев написал заместителю народного комиссара по просвещению М. Н. Покровскому, в котором благодарил Наркомпрос за назначение пенсии себе и жене и просил об ее увеличении, так как цены на продукты постоянно росли.

В конце января 1924 года И. Я. Яковлев обратился с письмом к А. И. Ульяновой-Елизаровой: «Многоуважаемая Анна-Ильинична, позвольте выразить Вам от Екатерины Алексеевны и от меня наше горячее сочувствие постигшему Вас тяжелому семейному горю. Не откажите передать наше соболезнование Надежде Константиновне, Марье Ильиничне и Дмитрию Ильичу.

Кончина Владимира Ильича заставила меня пережить много теперь уже далеких воспоминаний моей долгой жизни. Вспоминаю Владимира Ильича порывистым курчавым мальчиком, быстрым и живым, готовым по первому зову прийти на помощь нуждающемуся. Вспоминаю, с какой выдержкой и терпением он приготовил к экзамену на аттестат зрелости моего ученика Охотникова, желая помочь этому даровитому математику-самоучке достигнуть высшей школы. Вспоминаю мужество и твердость и его, и всей Вашей семьи во дни страшной катастрофы, постигшей Вашу семью в 1887 г. Вспоминаю Вашего труженика отца, Вашу матушку, Вашего милого брата Александра.

Под конец моей жизни мне довелось обратиться за поддержкой к Владимиру Ильичу, стоявшему тогда на вершине власти, для защиты моего жизненного дела и меня самого, и я встретил в нем ту же сердечность, ту же порывистую готовность помочь, которая когда-то отличала шестнадцатилетнего мальчика, урывавшего в год окончания курса гимназии у своих занятий драгоценное время для работы с нуждавшимся в его помощи юношей Охотниковым.

Примите же мой старческий привет и пожелание твердо перенести постигший Вас тяжкий удар.

С истинным почтением и преданностью имею честь быть Вашим покорнейшим слугою. Иван Яковлев».

15 сентября 1924 года президиум Чувашского областного исполкома постановил назначить Яковлеву и его жене пенсию в размере 100 рублей каждому, начиная с октября.

В октябре 1928 года были отмечены две юбилейные даты: 60-летие со дня основания Симбирской чувашской школы и 80-летие со дня рождения И. Я Яковлева. Утром 14 октября Яковлева посетила делегация московского чувашского землячества, которая поздравила его со знаменательными датами. Вечером в помещении клуба Народного Комиссариата рабоче-крестьянской инспекции: состоялись юбилейные торжества. По состоянию здоровья И. Я. Яковлев не смог принять в них участия. Клуб был заполнен до отказа студентами, сотрудниками редакции Чувашской секции Центриздата народов СССР, земляками, проживавшими в Москве, а также гостями. На торжественном собрании выступил нарком просвещения А. В. Луначарский. Он рассказал о плодотворной просветительской деятельности И. Я. Яковлева, зачитал телеграмму В. И. Ленина от 20 апреля 1918 года Симбирскому Совету, высоко оценил его заслуги перед чувашским народом и назвал И. Я. Яковлева пионером чувашской культуры. А. В. Луначарский подошел к сидящей в президиуме Е. А. Яковлевой и горячо поздравил ее. Она была весьма тронута блестящей характеристикой И. Я. Яковлева, данной Луначарским.

В своем приветствии, отправленном в Ульяновский чувашский педагогический техникум¹⁹ в связи с этими юбилеями, А. В. Луначарский писал: «Чувашские трудовые массы в условиях неслыханного угнетения в прошлом сумели заложить первые основы массовой грамотности, национальной письменности и школы. Великий выходец из самых бедняцких слоев чувашского крестьянства Яковлев и его соратники, также выходцы из крестьян, в течение полувека работали и боролись за массовую культуру чувашских трудящихся. Эта полувековая работа по национальному подъему чувашского народа подготовила миллионные чувашские трудящиеся массы принять активное участие в Великой Октябрьской революции»²⁰.

В 1928 году И. Я. Яковлев с женой переехали жить к дочери Лидии Ивановне Яковлевой. Ее муж, профессор сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева А. Д. Некрасов, имел дачу в Соломенной сторожке, недалеко от академии. Здесь и стали жить Яковлевы.

1 июля 1930 года Е. А. Яковлева сообщила Ф. И. Поручикову²¹: «Иван Яковлевич совсем плох – совсем почти не слышит, а главное ослабел умственно. Доктора находят у него склероз мозга, который прогрессирует довольно быстро. Физически он очень слаб, ходить не может и мы его с трудом пересаживаем с кровати на кресло и обратно. Большую часть суток он спит или дремлет, ничего не говорит и ни на что не реагирует, ко всему и ко всем безучастен... Ухаживать за Иваном Яковлевичем в помощь мне нанимают мужчину, а когда такого не находится, и женщину, так как я тоже уже стара и одна справиться с ним не могу, тем более что он собой уже не управляет... Кушает он совсем плохо – немного хлеба с маслом и молоком – изредка яичко. Очень он похудел – одни кости. Вид у него в общем очень жалкий – кто его давно не видел без слез не могут смотреть. Чуваши относятся к нему внимательно и присылают ему пенсию 200 рублей, из которых 120 рублей мы и платим ухаживающему за ним. Платить приходится 3 рубля в сутки, да кормить и простую одежду давать. Вообще рабочие руки здесь очень дороги, а около больного сидеть и совсем трудно найти. Платье стирать отдаем отдельно. Если бы чуваши не пришли на помощь ему было бы очень плохо – не было бы хорошего ухода и чистоты, и питания. Я живу заботами о нем и помогаю в хозяйстве, шью, чиню и штопаю целые дни. Ноги у меня стали плохие – по дому кое-как топчусь, а из дома никуда не выхожу. Ивану Яковлевичу ведь 83 года, а мне 70 лет»²². 23 октября 1930 года И. Я. Яковлева не стало. 16 ноября Е. А. Яковлева в письме Ф. И. Поручикову так описала era смерть и похороны: «Смерть последовала от упадка деятельности сердца. Умер совсем спокойно, как заснул и глаз не открывал. Только дышал сначала быстро-быстро, а потом минут 10 стал дышать реже, реже и совсем перестал. Через секунду вздохнул еще раз и выкатилась слеза и все было кончено. Около постели умирающего были Екатерина Алексеевна, доктор, младший внук Митя (16 лет)²³ и хозяйка²⁴. Остальные семейные были на службе и, вернувшись домой, застали деда на столе...

Последний раз дедушка говорил 20 августа и все собирался ехать в Симбирск, просил одежду «поприличнее», спрашивал, подали ли лошадь, торопил, боясь куда-то опоздать и все поднимался с постели и делал попытку встать на ноги, но, увы, ноги уже не держали и его с трудом могли пересадить с кровати на кресло, тут же около кровати. Затем до самой смерти он больше ничего не говорил и был ко всему безучастен. Умер спокойно, даже ног не вытягивал и лицо было такое спокойное, тихое, доброе. Отпевали на дому по независящим от нас обстоятельствам. Похоронили на Ваганьковском кладбище рядом с покойными родными зятя нашего Алексея Дмитриевича (мужа Лидии Ивановны). На выносе из дома присутствовали, кроме родных и знакомых, представители от чувашских организаций, а на кладбище гроб встретили чувашские студенты и с катафалка гроб до могилы несли на руках. На могиле была, как нынче полагается, гражданская панихида. Чуваши говорили речи и помянули И. Я. Яковлева добрым словом, что он дал толчок чувашам к культуре, которая теперь так быстро развивается при Советской власти. Похороны, вследствие разных запозданий с катафалком, с дурной погодой и могильщиками, окончились поздно и мы вернулись домой около 11 часов ночи. В доме все опустело, и я почувствовала себя никому не нужной и уже лишней на этом свете. Рядом с могилой Ивана Яковлевича есть место и мне, – это меня утешает²⁵.

Более пяти лет Иван Яковлевич был как малый ребенок и требовал детского ухода – надо был его поить, кормить, обмывать, одевать, раздевать, укладывать, поднимать... И я так привыкла, что никуда не отлучалась из дома, а потому мне теперь особенно пусто и будто бы и делать нечего. Чуваши материально очень поддерживали Ивана Яковлевича и я могла доставать все, что ему требовалось – есть, пить и чистая смена белья, а в последнее время сиделка, которая помогала мне его поднимать и ворочать, сама я одна уже была не в силах. А до сиделки жили по очереди в продолжение года его внучатные племянники, тоже чуваши из села Кошки³⁶, которые тоже мне помогали»²⁷.

Чувашский народ глубоко чтит память Ивана Яковлевича Яковлева. Его имя присвоено Чувашскому государственному педагогическому институту, Аликовской и Бичуринской средним школам. В Чебоксарах поставлен памятник И. Я. Яковлеву, один из проспектов назван его именем.

Примечания и источники

¹ Цит. по кн.: К вопросу о преобразовании Симбирской чувашской учительской семинарии в общий институт просвещения. Казань. 1920 С. 38.

²  Цит. по ст.: Волков Г. Н. В. И, Ленин и просветитель чувашского парода И. Я. Яковлев // Учен. зап. ЧНИИ. Чебоксары, 1969. Вып. 44. С. 126.

³  ОР ГБЛ, ф. 361, карт. 30, д. 70, л. 1.

⁴  ЦГА ЧР, ф. 515, оп. 1, д. 400, л. I.

⁵  Там же. Оп. 2, д. 21, л. 1.

⁶  Яковлев И. Я - Письма. Чебоксары, 1985. С. 38,

⁷  Был открыт 16 января 1919 года.

⁸  ОР ГБЛ, ф. 361, карт. 2, д. 17, л. 1.

⁸  ЦГА ЧР, ф. 515, оп. 2, д. 399, л. 1; д. 26, л 1; д. 32, л, I.

¹⁰  ГАУО, ф. 190, оп. 1, д. 70, л. 17—18.

¹¹  ЦГА ЧР, ф. 499, оп. 1, д. 118, л. 20—20 об.; ф. 515, оп. 2, д. 33, л. 1. Это письмо впервые опубликовано в статье: Александров Г. Последние годы жизни И. Я. Яковлева в Симбирске // Чебоксарские новости. 1992. 29 февраля.

¹²  В. И. Ленин. Биографическая хроника. М., 1977. Т. 8. С. 381.

¹³ Ф. Н. Сергеев (1881—1941) окончил Симбирскую чувашскую учительскую школу (1901) и в 1911-1915 годы служил в ней писарем канцелярии; в 1915—1918 годы был на фронте; в 1919 году являлся инспектором Киевского губоно, там он и познакомился с А. М. Страшуном; в 1919 году переехал в Казань, где был заведующим чувашской секцией губоно, а затем инспектором чувашских школ; в мае 1920 года его назначили заведующим чувашской секцией Наркомпроса. См. о нем подробнее: Александров Г. Человек способный и очень порядочный // Чӑвашъен. 1991. 10 августа.

¹⁴ У Яковлевых с начала июня 1919 года жил военный врач из Казани Вячеслав Рафаилович Дмитриев.

¹⁵ ЦГА ЧР, ф. 515, оп. 2, д. 82, л. 1; д. 35, л. 1.

¹⁶ См. об этом подробнее: Александров Г. Ӗмӗт туртӑмӗ // Ялав. 1981. № 8. С. 25—26; Он же. Первый чувашский вуз // Советская Чувашия. 1987. 21 декабря; Он же. Чӑвашсен пирвайхи аслӑ шкулӗ // Вучах. 1991. «№ 15—16, 18; Он же. Первый чувашский вуз // Молодой коммунист. 1991. 10 июня; Он же. Революция и Симбирская чувашская школа // Чӑвашъен. 1992. 16 мая.

¹⁷ О нем см. подробнее: Александров Г. Ученик В. О. Ключевского // Советская Чувашия. 1991. 26 января; Он же. И. Я. Яковлевӑн аслӑ ывӑлӗ // Вучах. 1991. № 11; Он же. Старший сын // Чӑвашъен. 1992. 10 января; Он же. Из дневника А. И. Яковлева // Чӑвашъен. 1992. 14 марта.

¹⁸ Викентий Семенович Гаевский — генерал в отставке. В 1920/21 учебном году преподавал астрономию в Чувино, некоторое время работал в библиотеке института.

¹⁹ Осенью 1923 года Чувино был преобразован в Чувашский педагогический техникум.

²⁰  ЦГА ЧР, ф. 225, оп. 1, д. 243, л. 91.

²¹ Федор Иванович Поручиков в 1909 году окончил Симбирскую чувашскую учительскую школу и был оставлен учителем I класса мужского училища при этой же школе, уволился с должности перед первой мировой войной. В 1930 году находился в ссылке.

²² НА ЧНИИ, отд. 2, д. 375, инв. № 876, л. 1.

²³ Дмитрий Алексеевич Некрасов (1914—1970) — сын Л. И. Яковлевой впоследствии инженер-электрик.

²⁴ Л. И. Яковлева (Некрасова).

²⁵ Е. А. Яковлева умерла 15 ноября 1936 года и похоронена рядом с И. Я. Яковлевым.

²⁶ Это были Андриан Анастасии, Василий и Санька из деревни Кошки-Новотимбаево Тетюшского района Татарской республики.

²⁷ НА ЧНИИ, отд. 2, д. 375, инв. № 876. л. 1.

Условные сокращения

Архив РАН – Архив Российской академии наук

Архив ИМЛ при ЦК КПСС – Архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (ныне Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории)

ГАУО – Государственный архив Ульяновской области

НА ЧНИИ – Научный архив Научно-исследовательского института языка, литературы, истории и экономики при Совете Министров Чувашской Республики

ОР ГБЛ – Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР имени В.И. Ленина (ныне Российской государственной библиотеки)

ПАУО – Партийный архив Ульяновского обкома (Ныне Центр документации новейшей истории Ульяновской области)

ЦГА ЧР - Центральный государственный архив Чувашской Республики

Александров, Г. А. Первый чувашский вуз // Александров, Г. А. Иван Яковлевич Яковлев в 1917 – 1920 годы / Г. А. Александров. – Чебоксары, 1992. – С. 62-77.