1. Организация и программа Симбирской чувашской школы
2. Преподавательская деятельность И[вана] Я[ковлевича] в школе
3. Переводческая работа И[вана] Я[ковлевича]
4. Строительная деятельность И[вана] Я[ковлевича]
Организация и программа Симбирской чувашской школы
Строй Симбирской чувашской школы определялся и педагогическими идеями, вынесенными И. Я. из пройденной им университетской школы, из общения с таким крупнейшим педагогом, каким был Н. И. Ильминский, из работы И. Я. над творениями великих мыслителей и организаторов школьного дела - Амоса Коменского, Песталоцци, К. Н. Ушинского и Л. Н. Толстого, яснополянская школа которого как раз в эти годы заставила много думать и говорить на педагогические темы всю мыслящую Россию. Невозможно разложить на составные элементы эти разнообразные влияния, через знакомство с которыми прошёл И. Я. в первые годы своей педагогической работы, впитывая в своё мировоззрение принципы и приёмы, развитые этими великими педагогами.
Принципами этими были следующие неизменно проводившиеся И. Я. начала.
Во-первых, принцип демократизма, легко осуществлявшийся в чувашской школе благодаря тому, что её питомцы были очень однородны по своему социальному составу, являясь сплошь выходцами из крестьянства и притом беднейшего чувашского крестьянства. Отдельные представители русского крестьянства, включая сюда и немногочисленных русских однодворцев, никакой дисгармонии в эту однородность не вносили. Напомню, что принцип обязательного включения в каждый класс минимум 10% число русских учеников проводился весьма последовательно, как в целях политических, так и в целях образовательных - для поддержания в каждом классе чистой русской речи. Ни дворян, ни купцов, ни даже мещан в чувашской школе не было вследствие отсутствия интереса в других сословиях к педагогическому делу среди чувашского населения.
Следующим принципом был принцип оберегания родного языка, особенно в педагогической практике в начальном училище при школе, в котором ученики старших классов могли учиться преподавать под надзором преподавателей и старших товарищей, в хоровом пении и, особенно, в переводческой работе, неустанно ведшейся в школе.
Наконец, третий принцип - сочетание научной работы в классе с физическим трудом в обдуманных и рациональных формах.
На таких гармоничных основаниях был поставлен общий строй работы в школе.
В соответствии с общими идеалами, которые направляли школьное дело, чувашская школа была избавлена от всякого казённого формализма: в ней не было отметок, табелей, размещения учеников по разрядам и номерам, табельных граф о поведении, прилежании, внимании, не было кондуитных журналов, карцеров, оставления без обеда и т. п. бюрократических ухищрений, а также не было и изобретений иезуитской школы, возбуждающих соревнование путём уязвления малоуспевающих учеников, среди которых могли скрываться будущие Песталоцци и Гумбольдты, как известно, не блестяще проходившие свои курсы наук в средней школе. Ученики чувашской школы не знали всей этой школьной схоластики, отравлявшей жизнь и работу в классических гимназиях, семинариях, кадетских корпусах и т. д. Общий уровень и дух серьёзной добросовестной работы и усердного, в меру сил, отношения к делу поддерживался общим духом и строем школы, любовным подходом наставников и самих учащихся к делу, а не угрозами и занесением отметок и ведением табелей.
Конечно, это отнюдь не означает, что в школе не бывало неуспевающих, строптивых и т. п. по разным причинам учеников, но таковые бесшумно удалялись по окончании учебного года с предупреждением о том, что они могут получить свои бумаги обратно - обычно вследствие малоуспеваемости. Надо сказать, что репутация Симбирской школы стояла так высоко; что её бывшие ученики легко допускались к экзамену а качестве экстернов в других учительских семинариях и часто оканчивали курс одновременно со своими бывшими товарищами по Симбирской школе.
По окончании университета И. Я. был назначен инспектором чувашских школ Казанского учебного округа с непосредственным заведыванием основанной им в 1868 г. школой. Вместо 4 учеников (1868 г.) в ней было уже 52 мальчика, но до 1877 г. это была просто начальная школа для чувашских детей, привозимых родителями в Симбирск. Только с этого года Симбирская чувашская школа получает право выпускать учителей и становится фактически учительской, а со следующего, 1878 года при ней открывается и женское отделение для приготовления учительниц. Ещё через 12 лет, в 1890 г. Симбирская школа уже официально переименовывается в учительскую и становится учительской семинарией, имеющей основной целью приготовление именно будущих сельских учителей. В 1916 г. в школе обучалось 335 человек - 192 мальчика и 143 девочки. В 1916 г. бюджет школы достигал уже 40 тысяч рублей. У школы было восемь своих корпусов, из них три весьма поместительных, с отличным калориферным отоплением и вентиляцией, с просторными, тёплыми, сухими, светлыми комнатами, в которых дети, прибывавшие из бедных и часто топившихся по-чёрному курных деревенских изб, чувствовали себя очень вольготно. Их питание, при всей своей простоте, было при этом несравненно более обильным, чем обычное полуголодное существование в чувашских деревнях, где населению нередко приходилось сидеть на одной картошке без мяса и даже масла. В 1916 г. у школы была своя большая сельскохозяйственная ферма с пахотной землёй, лугами, лесом, рыбными озёрами, пасекой, водопроводом, скотом и сельскохозяйственным инвентарём.
Учащиеся разделялись на три класса, в каждом классе ученики учились по два года, почти все ученики были обеспечены стипендиями и своекоштные были исключением.
По своему "Положению" школа имела следующие задачи: 1) подготовлять учителей, долженствующих в будущем работать над сближением чуваш с русским народом, 2) вооружать будущих учителей знаниями, одушевлять их идеей служения великому русскому отечеству и своему родному народу, всячески внушать ученикам идею сближения с русским народом, 3) приготовить из своих питомцев технически умелых профессиональных педагогов.
Предметы обучения включали: закон божий, русский и церковно-славянский языки, логику, педагогику, арифметику, геометрию, алгебру, историю, географию, физику, химию, ботанику, минералогию, естествознание, зоологию, чистописание, черчение, сельское хозяйство, физический труд (в столярной и токарной мастерской, в поле, огороде и саду), пение, скрипичную игру.
В первые годы обучения в Симбирской школе самое большое внимание уделялось живому овладению русским языком. Ученики научались владеть им в разговорной форме, понимать русские книги, уметь излагать правильным русским языком свои мысли. Большое место отводилось именно разговорным урокам и объяснительному чтению. В качестве учебных средств применялись диктовки и изложение своими словами прочитанного на уроке или во внеклассные часы. Основными учебниками для изучения русского языка служили "Родное слово" Ушинского, "Книги для чтения" Л. Н. Толстого, особая хрестоматия, состоявшая частью из рассказов учеников Казанской семинарии (изданная одним из ближайших сотрудников Н. И. Ильминского А. П. Сердобольским, бывшим учителем яснополянской школы и сотрудником Л. Н. Толстого), хрестоматии Галахова, Поливанова, Мартыновского.
Чувашская школа была непоколебимо верна этой установке в течение всего своего существования: принципы эти мы найдём повторёнными в отчетах И. Я. за все годы до самой революции.
Программа чувашской школы немного отставала от программы средних учебных заведений губернского города - гимназий, семинарий, кадетских корпусов, реальных училищ, если исключить специальные предметы и языки, а в некоторых отношениях программа школы была даже шире гимназической, так как в неё входили ботаника, минералогия, химия, сельское хозяйство, педагогика, психология. Но вследствие иноязычности основной чувашской массы учеников главный нажим делался на русский язык.
К концу шестого года пребывания в Симбирской школе (десятого года, если прибавить четыре года обучения русскому языку в начальной школе) ученики, как правило, вполне овладевали русской литературной речью и могли свободно трактовать в своих ученических сочинениях разные, иногда и трудные отвлечённые темы. Школа прочно, на всю жизнь приучала своих учеников к ученической опрятности при подаче тетрадей, большими пачками поступавших на письменный стол И. Я. Одной из заслуг школы было и приучение своих питомцев к неизменно чёткому, иногда даже поражавшему своей каллиграфией почерку.
Столь же важное значение, как и русскому языку, придавалось преподаванию истории, особенно русской, - ученики должны были отчётливо усвоить общий ход русской истории, последовательность событий, характеры действующих лиц, взаимоотношение общественных классов, особенно дворянского и крестьянского, насколько это возможно было по допущенным в тогдашнюю школу официально одобренным учебникам. События русской истории изучались в соображении с параллельными явлениями истории всемирной, причём основной курс русской истории проходился дважды - сначала в элементарном, а потом в более пространном и серьёзном изложении по учебникам Рождественского, Сиповского и другим.
Музыкальные способности чуваш открывали возможность хорошо поставить обучение пению и скрипичной игре (рояль был для школы недоступной роскошью). Посетителя школы поражало обилие музыкальных звуков, доносившихся из окон и дверей её зданий: постоянно слышались звуки скрипичной игры, индивидуального или хорового пения. Последние десять лет в школе был свои духовой оркестр, инструменты для которого были пожертвованы почётным попечителем школы Н Я. Шатровым.
С 1894 г. было поставлено обучение в школе сельскому хозяйству и его разных отраслях. В борьбе за это дело И. Я. провёл, как это рассказано ниже, последние годы, пока ему не удалось в 1913 г. пустить в ход большую образцовую сельскохозяйственную ферму в 12 верстах ниже Симбирска по течению Волги. "Сельское хозяйство, - говорил И. Я. в одной из своих докладных записок относительно организации фермы, - является таким предметом, на котором народный учитель ближе всего может сойтись с крестьянином и своими познаниями, разумными советами, своим примером может принести ему посильную пользу и вызвать доверие к научным знаниям".
Преподавание естествознания, особенно ботаники, было тесно связано с преподаванием сельского хозяйства на ферме и на полевых участках, на которых школа в разное время вела своё опытное хозяйство - обычно под руководством опытных специалистов, например проф. Г. А. Рудинского, В. В. Немыцкого и других. Для расширения и углубления сельскохозяйственного преподавания при школе устраивались особые курсы, посвященные тому или другому заданию земледельческой культуры.
При школе заведены были мастерские - столярная, токарная, кузнечная, одно время даже переплётная, но из них практически удались, привились и широко развились столярное и токарное дело. Через столярную мастерскую в обязательном порядке, по 6 часов в неделю, проходили все ученики школы, мало-мальски к этому способные, превращавшиеся иногда, параллельно с проходимым ими научным курсом, в неплохих столяров и даже токарей, что впоследствии было для них весьма важным житейским приобретением и, во всяком случае, полезным дополнением к педагогической работе. Многие из них организовывали такие же мастерские при училищах, которыми они впоследствии заведовали.
Мастерские школы, исполнявшие платные заказы, шедшие из разных мест на классную мебель и другое школьное оборудование, были важным источником специальных средств, за счёт которых организовывались сельскохозяйственные предприятия школы.
Очень большое важное место отводилось в школе преподаванию теоретической педагогики (приёмы воспитания, изучение типов школ, образцов школьной учебной литературы и т. д.). Задачей школы было обеспечить тщательную подготовку своих воспитанников в этой области учебной литературы, критическое ознакомление с которой было необходимо для будущих сельских учителей.
Преподавание педагогики было связано с практическими уроками в организованном в начале столетия при школе начальном училище, в которое принимались дети в возрасте 10 - 12 лет. Организация такого начального училища стала возможной благодаря тому, что школа располагала к этому времени достаточными помещениями для классов, дортуаров и столовых. Ученики школы должны были по очереди выполнять все задания учителя: преподавать отдельным группам, вести уроки одновременно с двумя отделениями, наблюдать за самостоятельными работами учащихся, проверять их письменные работы и, наконец, присутствовать на образцовых уроках, потом разбиравшихся старшими преподавателями под наблюдением самого И. Я.
Из года в год, преподавая в старших классах педагогику лично, И. Я. вёл на её уроках беседы с учениками о постановке воспитательных задач и принципах демократической школы, стремясь, говоря словами Н. И. Ильминского, "одушевлять молодые умы высшей идеей служения народу, поддерживать в них любовь к труду, гуманность, - словом, держать их в постоянном умственном и нравственном напряжении, так как лишь нравственные пружины способны поддерживать порядок".
При школе непрерывно шла переводческо-издательская работа, направленная сначала преимущественно на религиозно-учебные темы. Десятка полтора изданий выдержал выработанный еще в 70-х годах и потом постоянно обновлявшийся И. Я."Букварь для чуваш", долгие годы появлявшийся без имени автора под этикеткой Миссионерского общества. С течением времени удалось начать выпускать издания по естествознанию, гигиене, медицине, арифметике, географии и т. д.; стали издаваться в удачных переводах классические произведения русской литературы Пушкина, Лермонтова, Л. Н. Толстого, Гоголя. И. Я. дожил и до праздника появления прекрасного произведения оригинальной чувашской литературы: один из его учеников Константин Иванов, проведший в школе около 10 лет, создал замечательное произведение, ныне переведенное на несколько языков, в том числе и на русский (трижды) - поэму "Нарспи" и ряд лирических произведений. И. Я. был первым ценителем литературного таланта Иванова и с одушевлением приветствовал его произведения на своих уроках в школе. К великому горю, этот одарённый юноша - не только поэт, но и художник, - рано сгорел, скончавшись от туберкулёза в возрасте всего только 25 лет, оставив яркий след в истории чувашской литературы.
Связь Симбирской школы с сельскими школами была многообразной: из этих школ она получала материал - лучших учеников, из которых затем в течение шести лет вырабатывала своих превосходных, с прославленной во всём Поволжье педагогической выправкой, учителей. В 1913 г. в чувашских, районах Поволжья насчитывалось уже 463 школы и 822 педагога-чуваша с 29600 учащимися. В результате этой работы грамотность среди чуваш была гораздо выше, чем среди других народностей Поволжья, и едва ли ниже, чем среди коренного русского сельского населения.
Симбирская школа снабжала сельские чувашские школы учебниками и учебными пособиями, устраивала курсы и съезды для учителей до самого 1903 г., когда это было пресечено уничтожением самой должности, занимавшейся И. Я., и превращением его из окружного инспектора в заведующего одной только Симбирской школой и его отрывом от административной связи с сотнями ему доселе подведомственных сельских школ.
Первым делом И. Я., после приобретения и необходимого ремонта запущенных солдатских казарм под школу, была постройка в тылу того же усадебного места около Свияги деревянного флигеля для женского училища, ибо он справедливо полагал, что без обучения женской молодёжи нельзя считать дело просвещения чуваш серьёзно поставленным. Но на это новое задание казна, только что отпустившая 5000 руб. на каменный первый дом, не пошла. Между тем И. Я. необходимо было устроить жильё при школе и для своей семьи, так как проживание его в городе, в отдалении, на наёмных квартирах и при небогатых в первое время педагогических силах и средствах, на несколько часов в сутки отрывало его самого даже во время пребывания в городе, а не в уезде, от школы. Оставалось одно: построить себе дом на соседнем участке, опираясь на маленькие сбережения, на личный кредит и на свою энергию. Выстроив на купленном у соседнего мещанина огороде небольшой деревянный домик из купленного на снос старого здания, И. Я. половину этого дома отдал под женское училище (четыре комнаты), а в других четырёх небольших комнатах поместил свою семью, жену и четверых (в начале 1880-х годов) детей. Заведывать женской школой стала, естественно, его молодая жена Екатерина Алексеевна, преподававшая тогда чувашским девушкам русский язык и русскую историю.
В первые годы Симбирская школа была обставлена очень скудно. "Оттого ли, что мои виды относительно здешней школы далеко простираются, - писал И. Я. И. И. Ильминскому, - и идеал трудно исполним, или оттого, что несколько лет эта школа ничего не имела, и до сих пор средства её крайне ограничены, так что не на что приобрести необходимое даже, и во всём чувствуется недостаток и бедность, и ей еще многое, многое надобно, чтобы как следует устроиться. Приобрели мы не дом благоустроенный, а голые стены и стены гнилые, и вот теперь всё мажем и поправляем. Правда, то, что я исправляю, делается основательно и прочно. У нас есть теперь очень порядочное здание - новый каменный1 флигель (на 13 ½ и 4 с лишком саженях), предназначенный под помещение мастерских. Здание это построено, можно сказать, украдкой, без ведома министерства, "на случайные гроши"2.
На мужскую и женскую школы на комплект из 100 приблизительно учащихся казна отпускала на всё про всё около 10 тысяч рублей в год, а женское училище приходилось содержать на крохотное казённое ассигнование и на маленькие стипендии по 30 - 40 - 50 руб. в год, вносившиеся земствами уездов, в которых жили чуваши. На полное содержание одного воспитанника или одной воспитанницы в этот период тратилось в год от 30 до 40 рублей (на кадета Симбирского кадетского корпуса раз в десять больше), но чувашская молодёжь жила в сухом светлом тёплом помещении, питалась простой, но здоровой и хорошо приготовленной пищей, имела все нужные учебные пособия (книги, бумагу, перья, карандаши и т. д.) тоже бесплатно и пребывала в школе в течение почти полных десяти месяцев, а не могшие почему-либо уехать домой ученики жили и круглый год. Конечно, ни о какой роскоши с крестьянской точки зрения, например о казённом белом хлебе в повседневном быту, чае и сахаре за счёт школы, речи быть не могло. Белый хлеб, сахар, молоко, чай учащиеся получали только по праздничным дням, но зато каждое утро в 7 часов они получали горячую мясную или рыбную кашицу, неограниченное количество, "сколько съестся", своего домашнего печения ржаного хлеба, на обед в 2 часа мясной или рыбный суп и кашу в количестве, достаточном для того, чтобы выходить из-за стола совершение сытыми, квас своей варки, тоже "сколько выпьется", - то же самое они получали на ужин в 8 часов. В промежутке не воспрещалось сушить в жарко натопленных печах сухари из своего или школьного хлеба для "замаривания червячка" между едой по расписанию. Еженедельно вся школа отправлялась в баню, обходившуюся по пятачку на человека. Случалось, что вместе с учениками в баню ходил и сам начальник школы и даже собственноручно отмывал там зелёным мылом коросту на головах страдавших привезённой из деревни паршой воспитанников.
Быт был простой, очень простой, поразительно скромный с точки зрения других учебных заведений города, даже знаменитой семинарской бурсы, но быт здоровый. Ученик (ученица) содержался на три рубля в месяц, но зато в школе училось еще в 1870-х годах сразу более ста человек, становившихся после шести лет обучения почти поголовно отличными учителями и потому нарасхват приглашавшихся в школы чувашских селений нескольких губерний - настолько быстро упрочилась педагогическая репутация учителей, выпускаемых Симбирской центральной чувашской школой, как она официально именовалась. В половине 1880-х годов, через 10 - 15 лет по возникновении, деловая репутация Симбирской школы упрочилась настолько, что даже реакционному кликушеству уничтожить её каким-нибудь случайным налётом стало трудно, и пришлось оставить её временно в покое.
Это обеспечивалось мудрой тактикой И. Я. Зная, что стоявшее на отшибе учебное заведение необычного по своему исключительно скромному быту типа (ученики младших классов спали на крестьянских нарах, не имели формы, ходили в лаптях и валенках, сидели в кафтанах и полушубках иной раз даже в классах, за отсутствием другой одежды, да еще говорили на своём никому не понятном в городе языке) могло очень легко сделаться предметом злоязычия среди влиятельных людей города, И. Я. принял за правило около 10% учеников непременно принимать из русских крестьян (наплыв русских в школу был всегда очень большой), что парализовало разговоры о тайном культивировании в чувашской школе политического сепаратизма, а некоторых преподавателей он приглашал из среды влиятельных городских педагогов, хотя это и было трудновато по скромному бюджету школы, а в педагогическом отношении, при наличии своих штатных преподавателей, в школе и проживавших, было не так уже важно. Этим достигалась известная заинтересованность в благоприятном мнении о школе влиятельных в педагогическом мире Симбирска лиц, и давалась возможность опереться на их авторитет в случае нападения и обвинения в насаждении политической пропаганды, революции и т. д.
Зимою 1877 г. И. Я. обратился к симбирскому губернскому земскому собранию с ходатайством относительно ассигнования средств на чувашскую школу. Собрание постановило содержать в школе 15 человек земских стипендиатов и ассигновало 500 рублей на обучение ремёслам.
"В здешней школе, - писал И. Я. Н. И. Ильминскому, - дело идёт хорошо, я её нынешним состоянием вполне доволен, мальчики занимаются как нельзя лучше, выказывают необыкновенное усердие и трудолюбие. Успехи по всем предметам удовлетворительные, ведут себя мальчики также отлично. До сих пор, благодаря богу, никаких выдающихся проступков не было, а потому к наказаниям, разумеется, вовсе не приходилось прибегать. Такое состояние школы, если не главным образом, то в значительной степени обязано учителям Д. Ф. Филимонову и Д. П. Павлову. Оба они заняты своим делом и любят школу. Что касается до меня, я ими вполне доволен. В отношении учеников ведут себя примерно и друг с другом, по-видимому, живут дружно. У меня с ними до сих пор никаких недоразумений и столкновений не было. Хорошо и приятно, Николай Иванович, работать и трудиться при таких условиях. Всякий раз из школы я ухожу с отрадным чувством. Желаемая простота в школе сохраняется. Мальчики наши старшего класса достигли значительного развития и приобрели с большими усилиями основательные познания, но одеты в чувашские рубашки и обуты по-чувашски. Я, было, прежде думал первый выпуск сделать в 1878 году, но теперь мне кажется лучше держать два года, т. е. до 1879 года. Наши мальчики еще слишком молоды"3.
"Последнее учебное полугодие, - благодаря бога и казанских докторов, главным образом Хомякова (профессор Казанского университета), я пользовался сравнительно лучшим здоровьем, чем прошлый год, и поэтому сам наравне с учителями занимался во всех классах и с девочками. Необыкновенное трудолюбие и рвение к учению наших воспитанников и воспитанниц, в связи со вполне удовлетворительными успехами и добрым, безупречным поведением доставляли мне истинное удовольствие и удовлетворение моим нравственным потребностям и стремлениям и заставляли забывать неудачи мои в отношениях с земством>, - писал И. Я. Н. И. Ильминскому через 4 года после только что цитированного.
"Учебное дело в истекшее полугодие шло лучше, чем когда-либо. Учителя Филимонов, Васильев и Петров всё более и более стали проникаться делом инородческого образования, а через это достигается единство в направлении нашей школы. Кажется, мы стоим на правильном пути и стремимся осуществить тот идеал, на который в разное время вы мне указывали. В лице учителя Охотникова, нашего бывшего воспитанника, школа приобрела даровитого и усердного труженика. Он недавно выдержал испытание на звание учителя уездного училища".
"Отказало нам уездное симбирское земство в пособии: такой вопрос был поднят и в симбирском губернском земском собрании, но пока миновал благополучно. Расход превышает доход более, чем на 1500 руб. за 1880 год по содержанию здешней школы. Такое положение дел меня сокрушает и не даёт покоя денно и нощно"4.
Но внутренняя жизнь школы не оставляла желать ничего лучшего. "Симбирские учителя ведут себя прекрасно, занимаются усердно. В школе учебная и воспитательная часть ведётся вся собственными силами, идёт хорошо и даже прекрасно; того нельзя сказать о денежной и хозяйственной части: за 1881 год недостало 1050 руб., кроме 300 руб., полученных от вас и внесенных мною. В общем дела идут хорошо", - писал И. Я. Н. И. Ильминскому.
Дальновидность И. Я. в отношении защиты школы от царской охраны не раз блистательно оправдывалась: ворота, двери, классы, спальни, кладовые чувашской школы были всегда открыты настежь для проверки подозрительными сыщиками самодержавия, всё было доступно, известно, не только зримо, но, так сказать, осязаемо, "революции" нигде не было, хотя превосходительные руки одного из попечителей (профессионального сыщика по прирожденным вкусам и навыкам), некоего Спешкова, и рылись не раз в мешках и грязном белье воспитанников школы в поисках документов революционного или сепаратистского содержания. Губернская знать взирала на школу без интереса, презрительно, свысока, нисколько не интересуясь её учениками в лаптях и домотканных рубашках, но и придраться было решительно не к чему. Школу оставили в покое до начала нового столетия, - и ей удалось обеспечить ценнейшую национальную культурно-политическую работу в течение четверти века. Революции не было, но... революция была, только она происходила незаметно и неслышно в умах и чувствах воспитанников и воспитанниц, перед глазами которых, по мере расширения их умственного горизонта в тогдашних легальных формах, открывалось всё безобразие старого дворянско-бюрократического строя. Просвещённая чувашская молодёжь начинала относиться к существующему порядку смелее, сознательнее и критически, и нужен был только сдвиг всей русской жизни, чтобы общее настроение этой молодёжи оформилось и вылилось в определённые, уже революционные, формы. Задачу этого поворота, для него несомненного и желанного, хотя и казавшегося ему очень отдалённым, И. Я. предоставлял естественному развитию жизни, зная, что в своё время такой перелом неизбежен, но полагая своей задачей только подготовку хороших культурных кадров для лучшего будущего. Оба общественно-педагогических деятеля, этой эпохи - Илья Николаевич Ульянов и И. Я., верно оценивали революционную силу национального и классового пробуждения народных масс нашего государства.
"Последние три года я буду считать наисчастливейшими в моей жизни, которые я провёл с пользой, - писал И. Я. Н. И. Ильминскому в 1879 г. - Ваши заветные идеи относительно образования инородцев находят теперь, найдут ещё больше в будущем, для себя удобную и благодарную почву в чувашах вообще, в здешней школе в частности. Мальчики и девочки таковы, что чем ближе их узнаёшь, тем больше начинаешь искренно и сердечно любить. Между учителями осенью были некоторые недоразумения и неладицы, но теперь, слава богу, всё улеглось: тишина и мир господствуют между ними. Все они весьма много трудятся"5.
Организация и программа Симбирской чувашской школы // Иван Яковлевич Яковлев : 1848 - 1930. - Чебоксары, 1948 - Гл. 6. - С. 47-61.
1 Это одноэтажное вначале здание было пристроено к брандмауеру соседнего ремесленного училища.
2 Письмо И. Я. Н. И. Ильминскому от 6 сентября 1879 г.
3 Письмо И. Я. Н. И. Ильминскому от 14 марта 1877г.
4 Письмо И. Я. Н. И. Ильминскому от января 1881 г.
5 Письмо И. Я. Н. И. Ильминскому от 2 апреля 1879 г.
Преподавательская деятельность И[вана] Я[ковлевича] в школе
Параллельно с организационной и административной работой в школе, И. Я. с самого её основания занимался и непосредственным преподаванием разных предметов, обычно математики, педагогики и, главное, логики. В своём преподавании последних предметов, которыми И. Я. занимался с учениками старших классов, начиная с 1890-х годов, он держался особого "сократического" метода. В основу полагались учебники по логике - проф. Струве и Владиславлева, по педагогике - проф. Юркевича. Метод преподавания был диалектическим, разговорным: выбиралась та или иная глава учебника, прорабатывавшаяся сначала в классе в порядке живого обмена мыслей с воспитанниками, причём каждый мог высказывать своё мнение в первых приходивших ему на ум словах без всякого изыскивания каких-либо тонких форм словесного выражения мысли. Проработанные отделы или главы затем излагались воспитанниками в особых тетрадях, всегда замечательно опрятно и чётко написанных, которые И. Я. перечитывал по вечерам у себя в кабинете. Одним из любимых отделов логики И. Я. был отдел силлогистики, прорабатывая который И. Я. учил воспитанников владеть большими посылками, быстро и находчиво извлекать выводы из этих посылок, подбирая под них меньшие, вскрывать ошибки заключений (так наз. Quaternio terminorum), зависящие от так называемого учетверения терминов, - стараясь приучить учеников к последовательности в развитии дедуктивной аргументации, что так важно при связном изложении мыслей. Более развитые и более одарённые из воспитанников мастерски овладевали диалектическим искусством и не только научались правильно и последовательно мыслить, во и убедительно аргументировать в своих ученических рассуждениях. И. Я. полагал всегда, что его дело было вооружить учеников искусством рассуждать, научить их правильно и последовательно думать над отвлечёнными вопросами, а новым научным содержанием они овладеют впоследствии и без его непосредственного руководства и сумеют применить уроки логики самостоятельно там, где это понадобится. Жизнь оправдала его предвидение. Пытаться сообщать ученикам те идеи, которыми был занят сам И. Я. для себя, конечно, нечего было и думать.
А занят он был в эти годы перечитыванием политической литературы о народном представительстве, о формах крестьянского землевладения, о создании органов самоуправления, в которых чуваши могли бы занять хозяйское место вместо того, чтобы быть бессловесным стадом в руках хозяйничавших в чувашских уездах исправников, волостных писарей, земской и дворянской администрации, давно переставших прятать своё недоброжелательное отношение ко всем местным "инородцам", из которых многие успели уже в смысле образовательной подготовки обогнать великовозрастных наследников помещичьих имений.
Когда в Симбирск однажды по какому-то поводу приехал зимой крупный журналист из редакции большой петербургской газеты, среди других достопримечательных особенностей города он описал и Симбирскую чувашскую школу, в которой провёл несколько часов. Этот журналист в своём литературно написанном фельетоне с удивлением рассказывал, как его поразили ученики чувашской школы, которые, будучи одеты в нагольные полушубки, кафтаны из домотканного крестьянского сукна, в лапти и валенки (дело было зимой), стоя у классной доски, мастерски справляются с силлогистическими модусами аристотелевой логики, быстро и уверенно логарифмируют и излагают бином Ньютона. Вот куда за 30 лет работы И. Я. перекочевала культура в лице, по крайней мере, избранных юношей из среды дотоле неграмотных и диких, как большинство "культурного" населения о них думало и говорило, чуваш. Они не учились в чувашской школе ни древним, ни новым языкам и потому не имели доступа к высшему образованию, но для кого же было секретом, что российский гимназический классицизм носил совершенно смехотворный характер, а долбёжка иностранных языков в течение семи-восьми лет в гимназии или кадетском корпусе приучала лишь к тому, что гимназисты и кадеты, и то очень немногие из них, едва могли разбирать со словарём немецкую или французскую популярную книжку, а то так и начисто забывали преподанные им правила грамматики, склонения, спряжения и исключения через два-три года после того, как желанный аттестат зрелости оказывался, наконец, в кармане. Таких приманок в чувашской школе не было, но не было и терниев псевдоклассицизма, которыми без толку мучили в течение 8 - 9-летнего прохождения курса гимназистов и семинаристов, так как других средних учебных заведений, реальных и коммерческих училищ (без древних языков, но и без права поступать в университет) в XIX веке в Симбирске не было. Симбирская чувашская школа, будучи официально низшим учебным заведением, т. е. в педагогической иерархии стоя ниже гимназии и семинарии, по курсам логики, педагогики, естествознания и математики была не ниже их, а по курсам сельского хозяйства и по своим ремесленным классам (главным образом по высоко в ней стоявшему столярному ремеслу) была даже выше. Желая всячески поднять мастерство писания сочинений, И. Я. несколько раз приглашал на свои частные средства лучших учителей семинарии, славившейся постановкой преподавания той же логики, - для приватных уроков наиболее способным ученикам чувашской школы, желавшим получить более глубокую и более тонкую подготовку сравнительно со своими товарищами в свободное от занятий летнее время. Такими преподавателями были, например, талантливый преподаватель философии в семинарии Н. И. Саганов, П. В. Семенов и др. Это были, так сказать, крохи со стола более привилегированных учебных заведений, но зато эти крохи серьёзно и деловито усваивались деревенскими юношами, одетыми в лапти и в кафтаны домотканного сукна.
Что же удивительного, если скромные по своему официальному цензу, неприхотливые по жизненным привычкам, бывшие питомцы чувашской школы на разрыв приглашались в сельские школы даже дворянскими земствами пяти губерний, как мастера своего дела, и нередко по культуре стояли выше владычествовавших в уезде земских начальников, исключённых за малоуспешность из 2 - 3-го класса тех же гимназий, или даже не познакомившихся ни с каким правильным учебным курсом уездных предводителей дворянства, - обычно отставных поручиков или ротмистров. За примерами едва ли надо ходить, ибо эти явления были повсеместными, и с последние годы, перед первой революцией само царское правительство принуждено было назначить земских начальников не из местных дворян, как это было предположено сначала, при введении (1887 г.) этой себя впоследствии скомпрометировавшей должности, за отсутствием подходящих кандидатов в <первом> сословии. Понятно, что при такой общей подготовке бывшим воспитанникам чувашской школы сравнительно нетрудно уже было проходить через испытания официальной средней школы для поступления в университет, - и постепенно стали появляться чувашские доктора, авторы учебников, преподаватели и директоры средних, даже русских, учебных заведений, вышедшие из бывших питомцев чувашской школы, и т. д.
Преподавательская деятельность И[вана] Я[ковлевича] в школе // Иван Яковлевич Яковлев : 1848 - 1930. - Чебоксары, 1948 - Гл. 9. - С. 90-94.
Переводческая работа И[вана] Я[ковлевича]
Главным нервом работы в эти годы, когда вся энергия И. Я. была направлена на работу в Симбирской школе или была сосредоточена около неё, стали чувашские переводы. Переводить И. Я. начал давно, его первые переводы относятся еще к студенческим годам. За 30 лет работы (до 1903 г.) издано им было немало книг на чувашском языке (см. список в приложении 1), но за массой труда над строительством и руководством сотен им же открытых чувашских сельских школ, за текущими делами Симбирской школы переводческая работа не получила настоящего размаха. И. Я. по его миросозерцанию хотелось дать чувашскому народу переведённую на настоящий народный и общепонятный, стандартизованный чувашский язык Библию, а объём этого древнего памятника письменности известен. История европейских культурных народов в новое время всегда начиналась с полного или частичного перевода этого исторического памятника человеческого творчества. Чувашский литературный язык за 30 лет работы, со времени приступа к ней И. Я. а в начале 70-х годов, был им выработан совместно с коллективом его сотрудников, но нехватало еще многих нужных терминов и оборотов для передачи на чувашском языке тонких и сложных идей библейской речи.
С начала этого нового периода своей работы, после вынужденного в 1903 г. ограничения широты деятельности, И. Я. принимается усиленно именно за переводы. Метод работы был такой. Сначала перевод делался тем или другим сотрудником или самим И. Я. единолично, затем читался десятки раз коллективно, Причём внимательно учитывались все возможные поправки, конъюнктуры, делались сличения с переводами греческим, латинским, французскими, немецкими и английскими разных редакций. Всесторонне многократно обсуждённый в рабочем окружении И. Я. десятками сотрудников текст отсылался затем на заключение учителей чувашских школ и чувашских священников в нескольких губерниях. И. Я. очень ценил сотрудников, обладавших филологическим чутьём, и, не считая самого себя исключительным мастером в этом деле, привлекал их к себе на помощь, даже сам содержал талантливых переводчиков поблизости от школы (например, таким переводчиком много лет был одарённый литературным чутьём Ф. Д. Данилов). И. Я. старался добиться того, чтобы перевод был доступен всякому рядовому чувашу, из какой бы местности он ни происходил, и чтобы в тексте переводов не было ни непонятных слов, ни искусственных и натянутых синтаксических оборотов: Так, в одно поколение был создан тот литературный народный чувашский язык, которым восхищался покойный Н. Я. Марр, и который другим народам приходилось вырабатывать в течение столетий.
Когда в руках И. Я. собирались целые горы рукописных эскизов переводов и поправок к ним, тексты получали окончательную обработку на письменном столе И. Я., переписывались и отсылались в типографию. Некоторые типографии Симбирска работали за очень невысокую цену и, так сказать, кормились около переводческой работы чувашской школы. Такой типографией была, например, помещавшаяся в обыкновенном маленьком деревянном домишке типография братьев Дмитриевых, которые не пользовались наёмным трудом, сами набирали, сами печатали, сами брошировали напечатанные листы. Делалось это И. Я. либо на небольшие субсидии, выдававшиеся миссионерским обществом, либо - и в большей степени - на его очень скромные личные средства; делалось по замечательно низкой типографской цене, вроде 20 - 25 руб. за печатный лист вместе с бумагой. При тех ничтожных средствах, которыми располагал тогда И. Я., работа подвигалась медленно и могла продлиться десятилетия, но тут на помощь пришло неожиданное обстоятельство. То, чем мало интересовалась властная <православная> знать четырёх-пяти губерний, в которых шла переводческая работа И. Я., то, что не возбуждало интереса, сочувствия в среде синодских представителей официального <православного> ханжества, стало какими-то путями известно в далёкой Англии, в среде деятелей очень сильного и влиятельного английского Библейского общества, официально не очень-то охотно допускавшегося в Россию с начала XIX века и временами даже изгонявшегося из царской империи из-за слишком энергичного пробуждения в населении интереса к подлинному Писанию вместо официального религиозного фетишизма, с его чудотворными иконами, молебнами, мощами и пр. В Симбирск приехали два уполномоченных Библейского общества английских джентльмена д-р Николсон и Кин, из которых первый даже совершенно не знал по-русски, предложившие И. Я. средства для продолжения и ускорения ею работы над переводами для их быстрого печатания. Эти предложения делались И. Я. в письменной форме и раньше, но они отвергались им в расчёте, что на такое дело найдутся русские средства, получить которые он мог, однако, только официальным путём через ведомство православного исповедания, т. е. тот же Святейший синод. Но в ответ на все представления синод был глух и нем. Когда в Симбирск приехали Николсон и Кин, надежда на осуществление задачи, поставленной И. Я., средствами из русских источников почти исчезла, а И. Я. перешагнул за это время уже за возраст 60 лет, и пора было подводить итоги труду всей его жизни. На этот раз, летом 1908 г., после обсуждения английского предложения, И. Я. ответил согласием, но под условием, чтобы на книгах, издаваемых Библейским обществом, не ставились могущие задеть русские чувства указания на то, что библейские переводы изданы в России на английские средства. После короткого совещания между собою представители Библейского общества ответили согласием, но пожелали только, чтобы отпечатанные листы библейских переводов, если издание будет печататься в Симбирске, отправлялись в Финляндию, где находились переплётные мастерские Библейского общества, для брошюровки и переплёта в этих мастерских. На это И. Я. выразил согласие. Тогда англичане предложили без дальнейшей проволочки открыть кредит в размере до 2000 фунтов стерлингов (около 20000 руб. золотом) и, следом за тем, избрали И. Я. почётным членом Библейского общества. Так двинуто было, наконец, это дело.
Располагая кредитами, открытыми Библейским обществом, И. Я. смог, наконец, развернуть работу над приготовлением переводов Библии и над другими своими изданиями и начать печатать их более энергичными темпами, чем это делалось до сих пор. К 1911 г. ему удалось выпустить на отличной бумаге в количестве 20 000 экземпляров Новый Завет, затем Псалтырь, часть Пророков и других книг Ветхого Завета, всего около 2/3 полного собрания библейских книг, хотя часть переводов и осталась после него в рукописях.
Как ни косилось учебное и духовное начальство на размах переводческой работы И. Я. и как ни старалось оно ущемить его чем только можно, но прямо объявить поход против перевода на чувашский язык того, что на официальном языке называлось священным писанием, было даже неудобно, тем более что нельзя было ухватиться и за то, что дело субсидировалось английским Библейским обществом, так как официального штампа этого общества, по дальновидному предвидению И. Я., на книгах не было и придраться было не к чему. Ненависть ультрачерносотенного попечителя, некоего Кульчицкого, назначенного в Казанский округ министром Кассо в 1911 г., была так велика, что, вызвав к себе И. Я., он объявил ему: "Завись от меня, я бы выгнал вас со службы в 24 часа". На ответ И. Я.: "Это зависит от вас, ваше превосходительство", - скрипя зубами, Кульчицкий пробормотал: "Да вот не могу".
Секрет был в том, что деятельность И. Я. стала, наконец, признаваться в таких сферах, что казанскому попечителю, несмотря на всю его власть над скромным инспектором Симбирской чувашской школы, подобных которому на той же маленькой ступени должностной иерархии у попечителя были сотни, он уже не мог.
Когда одно лицо, выступавшее на защиту И. Я., вело разговор со всесильным начальником Кульчицкого, самим Кассо, министр сказал: "В Петербурге о Яковлеве такого мнения, что Яковлева уволить я не позволю, и это попечителю Казанского округа известно". Такова была нравственная победа И. Я. над мрачными силами тогдашней реакции, мало перед чем останавливавшейся.
Ненависть к чувашской школе попечителя была столь велика, что местного инспектора народных училищ Соловьёва, осмелившегося в официальной форме дать благоприятный отзыв об успехах учеников чувашской школы, тот же Кульчицкий немедленно перевёл из родного Соловьёву Симбирска в далёкую Астрахань, что было равносильно увольнению со службы. Но, разумеется, долго продолжаться такое положение при виляющем из стороны в сторону курсе политики Николая II, министры которого менялись нередко с молниеносной поспешностью, не могло. В конце 1916 г. министром оказался как раз тот самый Кульчицкий, который собирался, но не посмел, уволить И. Я. в 1911 г. Его ближайшие намерения теперь сомнений не внушали, и чувашская школа, вернее вce уцелевшие чувашские школы, подверглись бы беспощадному разгрому, но в феврале 1917 г. Кульчицкому пришлось самому прогуляться в солдатской шинели, каким-то сердобольным солдатиком накинутой на его плечи, в Петропавловскую крепость...
Забегая несколько вперёд, скажем, что одним из первых распоряжений В. И. Ленина (единственным, как Владимир Ильич говорил, случаем его не должностного, а личного вмешательства в индивидуально близкий ему вопрос) была посылка телеграммы в апреле 1918 г. в Симбирский исполком:
"Симбирск. Председателю Совдепа. Сообщите по телеграфу обстоятельства условия избрания председателя чувашских женской и мужской семинарий. Меня интересует судьба инспектора И. Я. Яковлева, 50 лет работавшего над национальным подъёмом чуваш и претерпевшего ряд гонений от царизма. Думаю, что Яковлева не надо отрывать от дела его жизни. Председатель Совнаркома Ленин. HP. 313. 22 апреля 1918 г."1.
Телеграмма эта возымела своё действие, и И. Я. мог ещё четыре года (до 1922 г.) пребывать в созданной им школе и следить за её жизнью уже в новых революционных условиях, во многом сразу же осуществивших его глубокие затаённые мечты.
Переводческая работа И[вана] Я[ковлевича] // Иван Яковлевич Яковлев : 1848 - 1930. - Чебоксары, 1948. - Гл. 10. - С. 94-99.
1 Ленинский сборник XXI, стр. 263-264 и XXIV, стр. 180
Строительная деятельность И[вана] Я[ковлевича]
Сосредоточенная и суженная на школьном участке в Симбирске деятельность И. Я. приобрела особую концентрированность. По размерам сил, энергии, безошибочности взгляда и настойчивости в проведении задуманных мероприятий работа И. Я., конечно, должна была бы иметь государственный простор, но царская Россия дала ему для строительных работ полтора-два гектара и сравнительно грошовые средства в размере 4 — 5 тысяч, и то не каждый год.
В начале 1880-х годов чувашская школа была окружена мелкими усадьбами с огородами, принадлежавшими местному конновскому мещанству. За каждым домиком или лачугой тянулись огороды и садики, врезавшиеся в квартал на сужавшейся треугольником площади, ограниченной двумя сходившимися выше по горе узкими, изрезанными промоинами, немощёнными Малой Конной и Кривой улицей или Мазью. Ручей, вытекавший с самого гребня горы вниз по Малой Конной улице, избирал себе) на крутом склоне горы направление через усадьбу школы, протачивая её своим извилистым течением в нескольких направлениях. На горе, уже на усадьбе школы, ручей успел образовать болотца, кое-где местами промыл впадины, в глубине которых под густой травой струя его едва виднелась. На полгоре росли ивы, пристроившиеся около «потного» места и своими серебристыми листьями притенявшие ручей.
В 1885 г. И. Я. удалось дешево приобрести хорошее старое здание, продававшееся на слом, но, так как с казной надо было вести годами переговоры по поводу каждой покупки, хотя бы стоимость её измерялась несколькими сотнями рублей, а покупать пришлось с торгов немедленно, И. Я. купил это здание на свои средства.
«Роковым образом, volens-nolens, — писал И. Я. Н. И. Ильминскому в 1884 г., — я ввязался в большую стройку, по стоимости, пожалуй, превосходящую прошлогоднюю. Долго я думал и размышлял на разные лады и пришёл к мысли, что эта постройка крайне необходима для школы, как в настоящее время, так и в будущем. Так я понимаю, но, может быть, и ошибаюсь. Так ли, сяк ли, дело начато и остановиться нельзя. Дело в том, что церковь, которую я надеюсь с божьею помощью закончить к сентябрю настоящего года, отнимает у нас много места, затем деревянный флигель, в котором теперь спальня, пришёл в ветхость. То и другое необходимо возместить постройкою нового помещения. Будущую постройку я связал с деревянным домом, купленным мною у ремесленного училища на снос, величина которого 6 и 12 сажен, крыт железом, лес здоровый и кондовый; заплатил я 400 руб. Предполагаю поставить его на каменный этаж. Вчерне такой дом будет стоить до 3500 руб., а в окончательной отделке — до 4500 руб. При других условиях постройка подобного дома стоила бы не менее 15 тысяч руб. Вот задача, к осуществлению которой я уже приступил. К помощи министерства не имею в виду прибегать; от него жду удовлетворения только тех ходатайств, с которыми я обратился еще в начале декабря к г. попечителю, именно, прежде всего принятия моего дома в казну. Другой месяц жду с нетерпением ответа, но ничего не слышу; замолкло что-то о моей командировке в Петербург, что можно было принять за признак, благоприятный. Не знаете ли что-нибудь, — напишите. В случае командировки в Петербург, я думаю ехать на Казань, хотя это и будет дороже, чем на Сызрань, но, по моему мнению, необходимо. Для моей поездки самое удобное время март и начало апреля»1.
Уже тогда авторитет и кредит И. Я. были так значительны, что один способный местный инженер-архитектор предложил ему разработать необычный проект полукаменной постройки, упиравшейся тылом в откос горы, как нередко строятся дома в горных местностях, — из двух каменных этажей и одного деревянного этажа на овеем западном конце, а в тылу, на восточном конце, примыкавшем к горе, становившейся двухэтажной. Несколько сочувствовавших И. Я. симбирских коммерсантов взяли на себя инициативу, предложили И. Я. кредит на постройку и дали возможность сделать рискованный mar сооружения большого дома в кредит. На этот шаг И. Я. толкнул быстрый рост школы и знание того, что раскачать учебный округ, а затем министерство даже на 4 — 5-тысячный новый расход для строительства чувашской школы дело почти безнадежное, во всяком случае очень длительное... А вопрос шёл о немедленном быстром размещении лишней сотни учеников и учениц, стекавшихся в школу каждую осень. В таких вопросах И. Я. колебаний не знал. Как ни тяжело было навязывать себе на шею, имея жену и четырёх маленьких детей, процентный долг в 16 тысяч рублей, И. Я. не поколебался и пошёл на это дело без колебаний, раз оно по ходу дела стало необходимым, а благодаря случайной покупке старого здания и возможным.
Отметим один эпизод, более трогательный, чем многие благодарственные адреса. Узнав, что И. Я. хочет строить в долг здание для школы, одна пожилая чувашка привезла ему свои кровные 500 рублей — сумма для простои чувашки громадная — и пожелала отдать их ему в долг на стройку безо всякого документа, кроме его слова, с уплатой ей тех самых процентов, которые она получала бы из сберегательной кассы. Таково было доверие ко вчерашнему скромному мерщику простого народа, для которого он работал.
Двинутая ли этим самоотверженным шагом И. Я. или по другим соображениям, но казна разрешила купить в казну прежний деревянный домик И. Я., построенный лет за пять перед тем, удостоверив стоимость его счетами и актами, предусмотрительно в своё время сохранёнными И. Я., так что из 16 тысяч, в которые обошёлся новый дом, около одной четверти могло быть финансировано из этого источника, но всё же на И. Я. остался долг в целых 12 тыс. руб. золотом, за который надо было ежегодно платить около 1000 руб. процентов, его не погашавших, т. е. половину служебного содержания И. Я. в это время., долг этот висел над И. Я. в течение целых 20 лет пока его не удалось погасить в 1906 г. продажей в казну этого (построенного в 1 г.) дома под женское училище по его себестоимости.
Но на территории того же школьного квартала находилось ещё пять или шесть маленьких мещанских усадебок с садиками и огородами, поочередно продававшихся, вследствие разных житейских случайностей, за небольшие суммы в 1000 — 2000 рублей. Дожидаться, пока удастся подвинуть казну на приобретение этих участков ради округления территории школы, было невозможно, продажа совершалась всегда на ходу, даже на лету. Опираясь на свой кредит в банке, И. Я. старался немедленно использовать всякий подходящий случай и поочередно скупал эти усадьбы на своё имя в течение пятнадцати лет и, уже после покупки, уступал по своей покупной цене эти участки школе, т. е. учебному округу, на что уходило иногда по нескольку лет. Но зато путём таких частичных приобретений удалось расширить школьную усадьбу из первоначального участка в 2000 кв. метров до 2 гектаров, что давало возможность развести на ней небольшой плодовый сад, огород, устроить обсаженное деревьями место для прогулок учеников и учащего персонала, плац для гимнастических упражнений и игр учеников и учениц, придав восьми зданиям школы характер как бы окружённых зеленью коттеджей английского стиля.
Но самое крупное расширение школьной усадьбы пришло иным путём. Бок-о-бок с прежним, ещё в 70-х годах приобретенным участком, на котором позади школьной кузницы находился школьный сад, была расположена усадьба местной повитухи Шатровой, практиковавшей среди конновского мещанства. Её сын Н. Я. Шатров из мелкого приказчика стал организатором огромной суконной фабрики в селе Измайлове, при переходе к советскому строю переданной владельцем государству на ходу и оценённой вместе с продукцией и заказами в 1918 г. в десятки миллионов тогдашних рублей. И сын и мать, наблюдая деятельность И. Я., прониклись уважением и сочувствием к ней Н. Я. Шатров не раз оказывал И. Я. в школьных делах помощь денежными пожертвованиями, а когда мать его скончалась, он пожелал отдать школе всю её усадьбу и выстроить на ней большое каменное здание, в котором с 1908 г. и поместились два класса школы и начальное при ней училище, предназначенное для практики учеников школы в преподавании. После постройки этого здания школа и стала располагать усадьбой в 2 гектара, протянувшейся от набережной р. Свияги до верха горы и ограниченной с двух сторон улицами Малой Конной, Мазью и Кривой. Участие казны в этом процессе расширения и освоения территории было ничтожным в смысле денежных ассигнований, ибо, как сказано, каждый лоскут земли приобретался И. Я. за очень низкую цену и затем за эту же цену, иногда через несколько лет, уступался школе, как казённому заведению, в государственную собственность. На этом большом участке можно было устроить не только небольшой фруктовый сад, но и огород, что оказалось впоследствии существенным в постигшие Симбирский район неурожаи 1921 и других годов. Спрятанный на школьном участке для его осушки в дренажные трубы ручеёк был выпускаем в жаркие лета на огородные гряды и служил для поливки посадок.
Но расширение школьной территории занимало И. Я. ещё в другом направлении. С самого возникновения школы как официально признанного учреждения И. Я. не переставал обдумывать план организации при ней правильно и систематически организованного обучения воспитанников сельскому хозяйству, дабы они сделалась проводниками сельскохозяйственных знаний в крестьянскую среду и насаждали бы вместо трёхполья усовершенствованный семипольный оборот, более тонкие культуры, садоводство, плодовое и овощное хозяйство, пчеловодство и ремёсла, необходимые для хозяйственных операций (столярное, плотничное, кузнечное и т. д.). В перспективе был ряд сложных мероприятий, но сначала надо было приобрести участок земли для подобных операций, так как имевшийся на территории школы участок был всё же слишком для этого незначителен. Но откуда было получить средства на такое задание? Расчёт на содействие казны был бы только пустою мечтой. Осуществить это задание удалось только путём длинной цепи, растянувшейся на... 30 лет, подготовительных мероприятий. Первым этапом было получение в аренду находившейся в 8 километрах от Симбирска фермы Симбирского общества сельского хозяйства, владевшего 150 десятинами бедной, перерезанной оврагами песчаной земли по течению реки Свияги. Ферма эта в начале 1890-х годов была сдана в аренду частному предпринимателю, пришла в состояние полной разрухи, никакого показательного хозяйства на ней не велось, здания её пришли в упадок, заборы обвалились, И. Я. возбудил тогда вопрос о передаче фермы в ведение чувашской школы. Его авторитет был так велик, что Общество сельского хозяйства согласилось передать ферму в аренду чувашской школе, отчасти в расчёте на приготовление опытных в сельском хозяйстве молодых людей, которые могли бы при случае оказаться пригодными в качестве управителей дворянских имений. Получив в 1893 г. ферму в своё заведывание, И. Я. быстро организовал на ней правильное хозяйство, энергично унавозил её дотоле истощённые поля, привёл в порядок садик, выписал для планирования хозяйства знатока дела почтенного отставного профессора Г. А. Рудинского, освежил живой и мёртвый инвентарь, ввёл в курс школы обучение сельскому хозяйству и сразу поставил дело преподавания сельскохозяйственных знаний в школе на серьёзную дорогу. Дело пошло удачно ещё и потому, что чуваши — прирожденные сельские хозяева, все воспитанники и дома исполняли собственноручно сельскохозяйственные работы, и задания эти были им не в тягость и не в диковинку. Учебное начальство нехотя, но пошло на эти задания, ввиду несомненной выгоды для школы получения; с фермы продуктов и удешевления этим путём содержания воспитанников в зимнее время. В летнее время на ферме по очереди гостили и работали группы воспитанников одного только старшего класса в двух сменяющих одна другую группах.
Но такое лёгкое решение этого важного и трудного задания оказалось, конечно, непрочным. Через три года хозяйствования на ферме чувашской школы Общество сельского хозяйства, убедившееся ли в том, что никаких управителей и сельскохозяйственных старост оно с фермы не получит, или по другим мотивам, решило передать её в симбирское земство для устройства на ферме низшей сельскохозяйственной школы, на этот раз уже специально предназначенной для такой цели. От фермы в 1895 г, пришлось отказаться. Не желая бросать начатого дела, И. Я. отыскал в двух километрах от школы за р. Свиягой семидесятинный участок, принадлежавший сиротском) приюту. Приют, не зная, что с этим участком делать, сдавал его просто в аренду соседним конновским слободским крестьянам. На этом семидесятинном участке, огородив его изгородью и разбив его на семь полей, И. Я. повёл хозяйство со строгим соблюдением всех требований современной агрономии — обильным удобрением, со вспашкой под зябь, бороньбой взошедших озимей и т. д. Получаемый с участка хлеб шёл на продовольствие воспитанников школы и вполне окупал затраты на огораживание, инвентарь, обработку, охранение и т. д. Для огородных целей И. Я. удалось арендовать даже ещё ближе к школе пустовавший участок, принадлежавший пивному заводу, находившийся рядом с усадьбой школы ниже по течению р. Свияги. Но хозяева обоих участков, и приют и пивной завод, увидав, как удачно пошло дело на принадлежавшей им земле, решили сначала энергично поднять арендные цены, а потом и совсем отнять участки, чем и сделали невозможным ведение школьного хозяйства. Так были сорваны целых три начинания школы. Но уже с начала 1880-х годов И. Я. готовил другой план разрешения этого задания. При школе в 1870-х годах работала учебная столярно-токарная мастерская, исполнявшая частью штатными столярами-мастерами, частью силами учеников в столярно-учебное время задания со стороны и исполнявшая с таким мастерством, что о её работах прошла хорошая слава и ей иногда из города и губернии заказывали очень тонкие работы, столярные и резные. Доходы, получавшиеся от функционирования мастерской, И. Я. клал в банк в виде неприкосновенного капитала школы, который был забронирован особым, так называемым «высочайшим» повелением, предусмотрительно испрошенным И. Я. через министерство, дабы оградить эти деньги от произвола и налёта какого-нибудь слишком предприимчивого попечителя или министра, издавна привыкших распоряжаться такими, как они назывались, «специальными средствами» учебных заведений по своему усмотрению и дававших из них щедрые награды угодным для попечителя или министра чиновникам. Но в данном случае защитным барьером послужило «высочайшее повеление», нарушить которое даже министру нельзя было без соответствующего нового контр-повеления, на испрашивание которого не было иной раз ни времени, ни охоты. Из этих специальных средств за 30 лет работы мастерской и некоторых других источников к 1912 г. образовался капитал тысяч в 40, на которой можно было попробовать устроить уже свою собственную настоящую ферму. Для такой фермы И. Я. облюбовал великолепный участок в 12 километрах от города на террасе волжского берега, на котором соединялось всё — и пахотная земля, и луга, и лес, и ключевая вода, и рыбные волжские озёра. Участки эти принадлежали удельному ведомству, сдававшему их сравнительно дёшево в аренду местным богатым крестьянам, но принципиально их не пускавшему в продажу, в расчёте на постепенное повышение ценности земли. Когда после 1905 г. уделы приступили к ликвидации части своего земельного фонда, И. Я. тотчас же обратился в министерство двора с ходатайством об отводе для сельскохозяйственной фермы школы такого удельного участка, мотивируя это тем, что масса чуваш, как и он сам, принадлежала в прошлом именно к числу удельных крестьян. Тот идеальный, с хозяйственной точки зрения, участок, который И. Я. наметил ещё в 1890-х годах, успел перейти из уделов в ведение симбирского земства, так как «а нём ещё в конце 1890-х годов была устроена земская Карамзинская колония для душевнобольных, но на два километра ниже по течению Волги лежал на следующей террасе берега такой же участок, расположенный хотя и отдалённее и менее удобно, чем первый, но вполне пригодный для той же цели. Теперь, в 1912 г., когда капитал школы достиг 40 тысяч с лишком рублей, И. Я опять обратился со сказанной мотивировкой в ведомство уделов, вообще тогда занятое благоразумной с его точки зрения ликвидацией части своего 7-миллионного (по числу десятин) земельного фонда. Уделы сдались на аргументы И. Я., согласились уступить чувашской школе около 350 десятин земли, удобной и неудобной, с лугами, лесом и рыбными озёрами. Так школа сделалась владелицей большого хозяйства, расположенного в 13 километрах от школьной усадьбы, столь богатого по своим хозяйственным статьям, что одна эта школьная ферма могла бы прокормить и отопить весь штат школы, достигший к тому времени уже 400 человек.
Дело было налажено без испрашивания каких-либо нарочитых ассигнований от казны, на которые, как увидим, даже и в эти годы нечего было рассчитывать. Но не тут-то было: когда всё было готово, Казанский учебный округ отказался дать своё согласие на приобретение и этим поставил весь план, терпеливо подготовлявшийся более 30 лет, под опасность срыва. Долго и много пришлось хлопотать И. Я., прежде чем, уже в министерство либерального гр. П. Н. Игнатьева, он получил, наконец, давно ожидаемое разрешение приобрести, в сущности, почти за бесценок, необходимый земельный участок, мысль о котором лелеялась им всю жизнь. Округ дал разрешение купить участок крайне нехотя, но не пожелал дать разрешения строить на этом участке хозяйственные постройки. Как всегда, И. Я. успел дальновидно наметить и подходящие здания, продававшиеся на снос после временного размещения в них солдат, отправляемых на японскую войну, в деревне Мостовой, километрах в 6 ниже Симбирска по р. Свияге. Округ упёрся, и некий пом. попечителя (попечителя временно не было) Погодин куражился около года, не давая согласия на покупку почти даром отдававшихся земством зданий за счёт специальных средств школы. Так как земство пригрозило, что в случае дальнейшего промедления оно продаст здания другому покупателю, и на этот раз (в 1913 г.) И. Я. должен был опять купить, перевезти и поставить их на школьном участке на свои личные средства, хотя и на текущем специальном счету школы лежал ещё значительный остаток денег от покупки земельного участка.
Наконец, летом 1913 г. чувашская школа после 30 с лишком лет терпеливой подготовительной работы получила свой заработанный на трудовые гроши воспитанников отличный земельный участок, свои собственные здания, свой собственный инвентарь и могла начать уже планомерное ведение сельского хозяйства. Тотчас же был заложен плодовый сад, устроена школа плодовых деревьев, разбиты поля для семипольного оборота, проведен по желобам с гор водопровод, дававший в сутки более 6000 вёдер прекрасной ключевой воды прямо на ферму, и началось правильное систематическое обучение воспитанников и воспитанниц сельскому хозяйству. Так осуществилась на 66-м году жизни мечта юных лет И. Я. создать для чувашской молодёжи образцовые условия для обучения сельскому хозяйству, чтобы этим путём поднять благосостояние своего народа.
Строительная деятельность И[вана]Я[ковлевича] // Иван Яковлевич Яковлев : 1848 – 1930. – Чебоксары, 1948 – Гл. 11. - С. 99-108.
1 Письмо И. Я. Н. И. Ильминскому от 24 февраля 1884 г.