В. П. Станъял

Литературные уроки Сеспеля

Исследованию биографии и творчества гениального сына чувашского народа Михаила Сеспеля посвящены сотни трудов десятков ученых, писателей, литературоведов, краеведов. Теперь в арсенале национального искусствоведения имеется самостоятельная отрасль – сеспелеведение, охватывающее все грани поэтической, живописной, краеведческой, педагогической и других видов ежегодно пополняющейся сеспелианы.

Талант Сеспеля был замечен после первых же его литературных публикаций. Растревоженный небывало свежим стихом «Сыну чувашскому», старейшина чувашской педагогики, литератор из-под города Нурлат Татарстана Василий Абрамов-Иревли своим большим письмом в редакцию газеты «Канаш» (Чăваш сăмахĕ, 1920, дек. 19) выразил высокую оценку творчеству юного поэта. Публикация этого письма – начало сеспелеведения.

Н. С. Павлов в статье «М. Сеспель в чувашском литературоведении» (Уч. записки ЧНИИ, вып. 71, 1971, с. 52) первой публикацией о Сеспеле ошибочно считает статью Н. Я. Золотова от 1924 г. (журнал «Сунтал», № 1). Видный журналист-организатор Н. Я. Золотов под псевдонимом Ют о Сеспеле выступал еще раньше – 4 января 1921 года в газете «Канаш». Вслед за этими отзывами 16 ноября 1923 года Сеспелю специальную статью посвятил видный прозаик Хумма Çеменĕ (С. Ф. Фомин). Надо заметить, газета «Канаш» при жизни поэта опубликовала всего-навсего 9 стихотворений («Век минувший», «Грядущее», «Жизнь и смерть», «Сыну чувашскому» и др.), но этого было достаточно, чтобы о Сеспеле заговорили газеты и журналы.

Кажущаяся элементарно простой статья М. Сеспеля о чувашском стихосложении и правилах ударения положила конец острым спорам о путях дальнейшего развития национальной поэзии и подняла чувашское литературоведческое мышление на небывалый уровень. После ее публикации в газете «Канаш» от 17 ноября 1920 года ни у кого из чебоксарских литераторов и журналистов не осталось сомнения в хваткости и прозорливости ума юного писателя, известного в качестве председателя отдела юстиции, председателя Ревтрибунала Чувашской области...

Сеспель в литературу ворвался сразу и основательно. Потому и исследования о его жизни и творчестве появились незамедлительно.

С тех пор библиография Михаила Сеспеля обогатилась тысячами названий и составляет особую часть сеспелеведения. На сегодняшний день наиболее полными, дополняющими друг друга являются два указателя, изданные Чувашской республиканской библиотекой им. М. Горького (1989) и Чувашским научно-исследовательским институтом (в книге «Чувашское литературоведение и критика», 1993). Национальная библиотека ЧР продолжает дополнять предыдущие выпуски и готовит новый том библиографического указателя.

Началом научного сеспелеведения следует считать подготовку книги к 40-летию поэта. С этой целью поэты-энтузиасты Василий Васькин, Василий Усли, Семен Эльгер, Илья Тукташ предприняли серьезные шаги по разысканию рукописей Сеспеля. Василий Васькин прислал из Шугурова хранящиеся в родном доме поэта рукописи, Василий Усли дважды (в 1933 и 1939 гг.) посетил Остер и полученные там в 1939 году материалы (в том числе воспоминания Н. Н. Рубис, Ф. Н. Пакрышня) перед отъездом на фронт переслал в Чебоксары в адрес С. В. Эльгера. В отличие от других С. В. Эльгер сохранил и сдал в научный архив все письма и материалы, полученные от В. М. Усли.

История рукописей М. К. Сеспеля – сама по себе долгая и печальная история. В первый раз личный архив поэта отобран в 1921 году в Чебоксарах. Пропали дневники, письма, рукописи драмы и романа («Беглец»). Второй раз неудача настигла после смерти поэта в 1922 году в Старогородке. Сотрудник милиции бумаги поэта забрал в отсутствие Ф. Н. Пакрышня, названного брата Сеспеля. Основная – творческая – тетрадь пропала бесследно. Нет ее ни в Остерском, ни в Козелецком, ни в Черниговском архивах.

Присланные до войны истинными друзьями Сеспеля Федором Пакрышнем, Евдокией Пенской, Наталией Рубис родным в Шугурово и писателям в Чебоксары ценнейшие материалы распылились по частным архивам чувашских писателей. В 1937 году Н. Т. Васянка предпринял попытку печатать материалы из наследия Сеспеля. Часть опубликовал. Оставшуюся часть сжег. Затем помешала Великая Отечественная война.

В. 3. Паймен, С. А. Шавлы, Е. 3. Захаров, Д. Д. Данилов, Я. Г. Ухсай, украинские журналисты Михаил Хазан, Иван Григоренко и другие приложили немало усилий для сохранения рукописей Сеспеля. К сожалению, наш научный архив не располагает ни чебоксарскими, ни украинскими тетрадями поэта. Усиленные поиски, предпринятые в черниговских архивах П. Н. Чичкановым, не дали утешения. Арестованные материалы не обнаружены. Возможно, найдутся. Надежда еще не потеряна.

К 50-летию со дня рождения поэта вышла брошюра литературоведа М. Я. Сироткина «М. Сеспель: очерк жизни и творчества». Это был новый шаг в сеспелеведении. Другим крупным достижением чувашских филологов Н. Ф. Данилова, М. Я. Сироткина, В. Я. Канюкова и переводчика-поэта П. П. Хузангая явилось собрание сочинений Сеспеля на чувашском и русском языках. Издание осуществлено в 1959 году по типу академического, и оно открыло читателю нового, неведомого Сеспеля, положило конец кривотолкам и спорам о месте поэта в истории чувашской литературы.

Следующие издания пополнялись новыми сведениями. Одобрения заслужил выпуск 1989 года с предисловием литературоведа В. Г. Родионова и составителя Г. Ф. Юмарта.

Третье собрание сочинений М. К. Сеспеля вышло не на двух – чувашском и русском – языках как ранее, а на трех, без переводов: произведения даны на том языке, на котором были сочинены Сеспелем – чувашском, русском и украинском.

Сеспелиана и сеспелеведение росли от юбилея к юбилею. После 70-летия поэта были опубликованы материалы научной конференции под названием «Основоположник чувашской советской поэзии» (1971). Итоги другой конференции, проведенной в честь 90-летия, легли в основу сборника «Поэтика Сеспеля» (1991). Фактические результаты, изложенные в этих сборниках, не потеряли научного значения. На их базе современные исследования идут вширь и вглубь.

Теперь можем констатировать, что научная биография Сеспеля составлена полностью. Но изучение биографии и творчества поэта продолжается.

На международной научно-практической конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Михаила Сеспеля, были приведены новые факты, дана современная оценка его эпохи и окружения, углублено понимание мировоззрения, художественных, державных, эстетических константов, затронуты новые проблемы поэтики, роли Сеспеля в современном культурном процессе, в развитии краеведения.

Понимание глубины творчества и жизни Сеспеля к нам приходит с годами. Выступления шведской переводчицы Анны Бёкстрем, грузинского поэта Рене Каландиа, русского литературоведа Юрия Орлицкого позволили осветить феномен Сеспеля на фоне мировых литературных событий прошлого и нашего времени.

В преддверии столетия особый интерес вызвало эпистолярное наследие М. Сеспеля. Это вполне понятно, потому что только сейчас появились несокращенные публикации документов, писем, воспоминаний.

Особая тема – письма Сеспеля. Большее внимание привлекает переписка с А. А. Червяковой. В первых двух изданиях они даны в купюрах. Для нового издания тексты писем капитально перепроверены, поправки внесены по беловым автографам. Текстологические и композиционные особенности сеспелевской эпистолярии особых разночтений не имеют. Датированность, сохранность рукописей вызывают чувство благодарности к адресату. Окололитературная «домашняя» продукция – дневники, письма, альбомы, воспоминания – имеют в мировой литературе многовековую историю и, как правило, изучаются всеми биографами и исследователями классики. Не изучать письма Сеспеля просто невозможно. Душевное существование Сеспеля в течение всех последних лет является сплошным «письмом», в них проза и поэзия будней, в них – душа Сеспеля. В них – сам Сеспель, его мечты и чаяния и облагороженный образ как бы явно присутствующего адресата. Письма Сеспеля – стенограмма душевных переживаний юноши. Чувство привязанности к адресату (будь то Федор Пакрышень или Анастасия Червякова) и преданность им как к последнему смыслу жизни составляют основной лейтмотив писем, через них нам достались истинные чувства и мысли поэта. Не меньшая ценность, чем литературные творения.

Чувашская национальная эстетика, этика, мораль, мировосприятие лежат в основе всех творений Сеспеля. В жизни и поэзии он следовал учению народной философии. Мировоззрение Сеспеля выходит далеко за рамки христианства или большевизма. В ядре сеспелевской философии – национальное, чувашское мироощущение. Анализ его лучших стихов подтверждает это. Олицетворенный в «Пашне Нового Дня» мир – это вовсе не представление от пролеткультовской «Кузницы» или поэзии Н. Клюева. Нет. Это, скорее всего, от дедушки-жреца, из детства: приоритет Свободы, Равенства, Любви. Непознанный до сих пор закон «типшара».

Почти в каждом стихотворении или поступке Сеспеля сквозит национальный менталитет, скрытый глубокий смысл. К примеру, в стихотворении «Воистину воскрес!», освобожденный из-под стражи на поруки друзей, Сеспель, обыгрывая пасхальное приветствие православных, славит свое освобождение. Точно чувашский этикет: как в поговорке – не о жене речь, а о дочери тещи!

Сродни сурманам (большим чувашским молитвам) стихи «К морю», «Далеко в поле желтый зной», «Чуваш! Чуваш!», где лирический герой трижды, семижды обращается к объекту своего внимания почти на ритуальном языке.

Мысли о чувашском слове, о литературе Сеспелем излагались еще в рукописных, им самим редактируемых и издаваемых журналах «Звездочка» (Шихазаны) и «Звезда» (Тетюши), печатались в газете «Канаш». Журнал, готовившийся к выпуску совместно с Н. Н. Рубис в городе Остре, предполагалось назвать «Созвездие», и в нем были бы непременно рассуждения о судьбах литератур и предназначении поэта. Мыслей о литературе, конечно, много в дневниках. Но дело не в количестве мудрых высказываний об искусстве или стихов в жанре «разговора о поэзии и поэте». Дело в гениальности и природной чуткости в понимании родного слова. Совсем без напряжения он написал трактат о чувашском стихосложении и в споре со своими высокопоставленными учителями изложил правила чувашского ударения. И планку чувашской поэзии поднял на уровень мирового творческого мастерства. Сам Сеспель легко одолел эту планку, но многим его предшественникам и последователям, даже ставшим народными поэтами республики, не суждено взять сеспелевскую высоту.

Немногочисленная поэзия Сеспеля содержит в себе множество теоретических секретов. Некоторые закавычки в стихах Сеспеля упорно не замечаются ни теоретиками, ни переводчиками. Чувашская поэзия и его современные версификаторы не полностью овладели таинством мастерства Сеспеля, хотя вся поэзия XX века развивалась в русле его поэтической формы и выразительности.

Как-то уже привыкли писать об ивановской строфе, имея в виду 20-строчные строфы поэмы «Нарспи», но пока нет намеков о сеспелевской строфике. Вершиной чувашской поэзии является стихотворение «Далеко в поле желтый зной». Шедевр не только по образной силе, но и по форме изложения, по системе строфики.

В учебниках чувашской литературы для средней школы архитектонику этого произведения предлагается рассматривать в виде математической конструкции: схему можно нарисовать в два столбца, по одну сторону – образ природы, по другую – образ лирического героя. Рефрены и антитезы идут по строгой системе от малого к большему. В оригинале выдержана такая строфика: 3-4-3; 4-3-4; 3-3-3 и 4. Последний катрен – полная слитность двух линий развития: я не один, я сам – мильон! Строфика без какого-либо ущерба может рассматриваться как сочетание пяти секстин (семистрочий), потому что строки стиха написаны именно в такой форме – лесенкой. Головоломка? Нет, высокий класс версификации.

У Сеспеля нет эзотерического, бесовского, чего немало у его предшественников Михаила Федорова и Константина Иванова. У Сеспеля нет сказочного мира. У него другая фантастика: солнечно-планетарная, под стать русским «Кузницам». Но в нем есть существенно национальное, чувашское. Сюжетные коллизии рассказов и драмы Сеспелем специально, подчеркнуто вводятся в рамки национальной чувашской проблематики. Он говорит об общечеловеческих явлениях любви, страсти, скромности, зависимости именно через норму чувашской народной этики.

Сеспель за короткий срок прошел целые этапы развития литературы. В Шихазанах он – суриковец. В Тетюшах Сеспель другой, пролетарский. А в Крыму – авангардист, певец мирозданья. В Киеве и Остре – глубокий лирик-элегист. За короткий период Сеспель проделал такой огромный литературный опыт, через него прошло такое исторически спрессованное время, что движение его по миру лирики было молниеносным. Груз, рассчитанный на целые поколения, Сеспель перенес на себе за считанные месяцы. Его творческая биография вместила в себе три этапа развития мировой поэзии: реализм, романтизм, авангардизм. Если Пушкин открыл окно в Европу, то Сеспель через него проскочил в мгновение ока, подтянув чувашскую поэзию к мировым стандартам в течение двух-трех лет.

Сколько бы ни искали истоков гениальности поэта, сколько бы ни проводили параллелей между его творениями и выдающимися шедеврами античной, русской, украинской и другими литературами, школа Сеспеля незыблемо держится на чувашском миропонимании, на нуждах и чаяниях чувашского народа. Ни одно произведение Сеспеля по происхождению не является ни русским, ни греческим или украинским. Поэтического воплощения он добивался, без сомнения, всеми средствами, доступными мировой поэзии. То ярко-лазурный, то пенисто-бурный язык поэзии Сеспеля все еще остается камнем преткновения для исследователей-языковедов.

Успешны исследования профессоров С. П. Горского, М. Ф. Чернова и других ученых тропов поэтического языка, синтаксических конструкций в поэзии Сеспеля как образцов чувашской речи. Еще не полностью осознан стиль Сеспеля. Сочетание глаголов, существительных, прилагательных, местоимений, наречий, проклитики и энклитики, изучаемые стиховедами по методике М. Гаспарова, стали более понятными и видными в творениях последователей поэтики Сеспеля. Любимое место существительных – в начале строки, они там наиболее полновесны и яснозвучны. Но и они не столь тяготеют, как в русской поэзии, к твердой позиции. У Пушкина и Лермонтова – глагол в начале строки. Любимое место глагола в поэзии Сеспеля – в конце строки:

Любимое место прилагательного между ними, предшествующее существительному. Все это – примеры из школьной практики, когда в литературных кружках или на уроках анализа произведений приходится говорить об особой силе организованного слова. Тема эта только начата. Она плодотворна. Нужно смело взяться, смело исследовать, ибо от этого практическая польза для школы. Опыты лексического анализа заметно привлекают студентов и школьников.

Игра цвета и света в стихах Сеспеля – исключительна. Пушкин тяготеет к красному, желтому, седому. В произведениях Мицкевича преобладают белый, черный, серый и зеленый... Анализ В. Абрамова сеспелевских светотеней – удачный пример для дальнейших сравнений. Определение времен года, расшифровка слов «свобода», «знамя», «воля», «равенство», подсчет частоты употребления особо поэтических выражений, безусловно, оживят уроки литературы и обогатят умы учащихся, притом избавят их от принудительно-дидактических заданий, дадут большую свободу творческим поискам. Они вполне под силу ученикам.

Многомерность поэтических образов Сеспеля усиливается емкостью используемых им слов и тропов. Вычленить их легко, но зачастую это приводит к однобокости и искусственности анализа, к вычленению как бы философского, теоретического и поэтического значений ключевых словосочетаний. Многие стихи, написанные для выражения эмоционального состояния, мимолетных мыслей, по сути являются многозначительными и даже программными («хĕрлĕ, хĕрлĕ, хĕрлĕ мăкăньсем...»). На трудном пути к истине Сеспель высказал пророческие мысли, создал новый стихотворный мир, романтический, возвышенный, но неразрывно соединенный в единое целое с духовным и бытийным. Реальное видение окружающей жизни сквозит во всех творениях Сеспеля, сквозит сквозь романтику, сквозит сквозь скепсис.

Чувашскому литературоведению предстоит сделать новую интерпретацию поэзии Сеспеля. Обновились инструментально-методологические средства, сняты несправедливые нормативы. Особое внимание требуется статьям и отрывкам из романа «Беглец», а также отрывку драмы «Убик». Они, без сомнения, являются звеньями единой философской концепции Сеспеля.

Сеспель славит, добивается возрождения чувашской государственной независимости. Не раз говорит о необходимости своей армии, своего национального банка и денежной системы. Зачем? Разве плохо жить за пазухой великой России? Плохо. Потому что в огромной России нет заботы о личности. Держава не дает свободу, счастья, защиты. У Сеспеля нет развернутой философии истории, но есть художественная концепция истории народа и его философии. У него государственное мышление и предвидение исторического развития глобальных событий, готовых уничтожить не только личности, но и целые народы.

Жестокость над чувашским, и не только над чувашским, рождала смирение, раболепство, унижение. Бесправие рождало тупость и суицидиальность. Осознание всего этого у Сеспеля выражалось неудержимым поэтическим криком. В письмах к Червяковой, Пакрышню, Тургану, Ласточкину, Васянке он взывает к спасению. Он знает, что уходит и исчезает дух нации, ее культура, язык, традиции. А с потерей их не будет на земле ни Чувашии, ни чувашей. Процесс этот продолжается до сих пор, потому боли Сеспеля понятны чувашской интеллигенции.

Метафорическая игра мысли в творчестве поэта позволяет рассуждать об основных аспектах эпохи, размышлять о теме личности, государства и общества, философствовать о вечных ценностях бренного мира. Под внешним, личностным в переживаниях героев рассказов, а также сам Сеспель в письмах выступают как последний крик обездоленного народа. Судьба человека неотделима от судьбы народа, его государства. Разлад личностного и государственного в художественных и эпистолярных сочинениях Сеспеля есть трагедия, на разрешение которой у поэта не хватило ни моральных, ни жизненных сил.

Уникален Сеспель нерасторжимым единством своих поступков, мыслей и выражением их через слово. Его лирический герой – стопроцентный автор. Сеспель един с жизнью, творчеством, един как образ верного сына родного народа. Потому понятен, любим, храним. Как дух нации, как идеал чувашского сына с духовным богатством – без меркантильности, без саморекламы.

Последнее слово о Сеспеле еще не сказано. Полагаю, его и не будет. Каждое новое поколение полюбит своего Сеспеля. Изменятся условия жизни, придут новые идеалы. Но Сеспель останется. Вся жизнь и творчество Сеспеля – яркий символ общечеловеческой радости и горечи, Любви и Ненависти.

Любовь и признание щепетильны. История из тысяч выбирает лишь одного, чтоб оставить его верстовым столбом на пройденном пути. При жизни Сеспеля, да и ныне, немало было действительно значительных деятелей, тайно или открыто стремившихся на пьедестал вечной славы чувашского мира. Но, как видим, XX век не дал другого Сеспеля, не повторил Ивана Яковлева.

Что принесет нам век грядущий?..

Станъял, В. Литературные уроки Сеспеля / В. Станъял // Халăх шкулĕ = Народная школа. – 2000. – № 1. – С. 8-13.

Литература о жизни и творчестве М. Сеспеля

Библиография