А. П. Хузангай

Мост к солнечному завтра

Выступая на конференции «Революция в художественном сознании начала XX века и поэзия Михаила Сеспеля», грузинский поэт Рене Каландиа обмолвился, что «роль критиков и литературоведов заключается в том, чтобы осознать назначение моста, о котором писал этот гениальный чувашский поэт...».

Собственно в сеспелевской поэзии есть два мифопоэтических образа моста. Один – это образ моста Интернационала – весь в цветах, опускающийся на новый путь, по которому должен взойти на небо (?) «сильный, с новым сердцем, в солнечном одеянии, чуваш нового века», которого радостно обнимает Новый День (стихотворение «Пашня Нового Дня»). Этот «мост», очевидно, восходит к образу радуги (асамат кĕперĕ), «небесного моста», а «новый чуваш» – это близкий аналог ницшевского сверхчеловека. То есть я полагаю, что идея Интернационала Сеспелем понималась вполне по-коммунистически и одновременно в чувашско-мифологическом ключе. В том же 1921 году в октябре Сеспель пишет стихотворение «Проложите мост». Обращаясь к современникам, он кричит:

Сеспель и самого себя предлагает в жертву («Меня под мост – В-о-о-о-н! Швырните...»). В этом страшном стихотворении Сеспель пришел к осознанию нечеловеческой сути комедии. Свое время он определял так:

Сеспель как поэт, как культурный герой (çĕн чăвашăн çĕн поэчĕ) был, с одной стороны, и «делателем» моста, а с другой – сам в своей жизни и смерти, своим поэтическим словом стал как бы мостом между разными народами и культурами.

Первым был мост между Чувашией и Украиной, куда он попал волею судеб в 1921 году, и наведение этого моста как бы завершилось с его трагической смертью в июне 1922 года. И с тех пор начавшийся чувашско-украинский поэтический диалог не может не учитывать роли поэта как первопроходца. В самом его творчестве в силу двуязычия Сеспеля также шел напряженный чувашско-русский диалог, взаимодействие с поэтической традицией конца XIX–начала XX века.

К его поэзии обращались многие. Слово Сеспеля зазвучало на языках многих народов СССР и Европы. Сеспель открывал чувашскую поэзию нового времени, и, может быть, именно через него открывается – трагически и пронзительно – особая сторона чувашской души и чувашского мира. Он дал новое дыхание (çĕн сывлăш, вĕр!) чувашскому стиху, ввел трагический идеологический акцент в семантику чувашского слова и тем самым проложил мост в европейское поэтическое пространство. «Наведение моста открывает путь из старого пространства и времени к новому, из одного цикла в другой, как бы из одной жизни в другую, новую» (Мифы народов мира).

...В поэзии разных народов есть поэты особого склада – они являются наиболее яркими выразителями гласа народного в решающие, переломные эпохи народной жизни, их стихи воспринимаются как пророческие, потому что в них как бы угадывается будущее нации. Таков Александр Блок, который услышал музыку революции, болгарин Христо Ботев, венгр Шандор Петефи, мятежный Михаил Лермонтов, грузинский лирик Николоз Бараташвили, классик туркменской поэзии Махтумкули (Фраги), вечный юноша-поэт Артюр Рембо, австрийский поэт Георг Тракль и многие другие. Это поэты высокого романтического склада души, их жизненный путь тесно сплетается с народной судьбой. Они сами своей жизнью открывают какие-то новые, широкие горизонты для будущего нации. Их любят в народе по-особому, жалеют как собственных детей. Какая-то неприкаянность всегда ощущается в их судьбах. Это «невинные дети нации», глубоко, а порой трагично переживающие каждое событие ее истории. Они сами неистово, страстно объясняются в любви к своему народу, к родине. Собственно, все их творчество – во имя народа, во имя родного языка. Они сгорают не метафорически, а буквально. Жизнь такого поэта не бывает, как правило, долгой и обрывается на какой-то предельно высокой ступени духовного и творческого развития. И с этого времени они входят в память и сердце народа навеки и остаются образцом для последующих поколений. Их творчество словно ослепительно-краткая вспышка молнии, но она успевает высветить весь жизненный простор и одновременно – самые потаенные уголки души...

В этом, и только в этом, ряду высоких поэтических имен мы видим и нашего Мишши Сеспеля.

В воскресный день в Шубашкаре накануне сеспелевской конференции слово Сеспеля неожиданно соприкоснулось с творчеством шведского поэта, композитора и музыканта Карла Микаэля Бельмана. Был День Бельмана, который начался на улице его имени и включал в себя открытие барельефа К. М. Бельмана, трех памятников (Ю. Аникина) и выставки «Моя бельманиана» (И. Улангин), презентацию книги «Сывлăха, тăвансемĕр – Seal, Bellman!» в Чувашском художественном музее. Здесь бельмановская стихия музыки охватила собой пространство и выставки чувашских художников, посвященной 100-летию М. Сеспеля.

То, что Сеспель является соединяющим мостом между странами и народами, подтвердилось и на этот раз присутствием Анники Бёкстрем, шведской переводчицы чувашской поэзии, и взрывного Рене Каландиа, уже давно переводящего Сеспеля и других чувашских поэтов. То есть Сеспель соединил полюса «Север» – «Юг», что весьма актуально для нашего времени.

Сеспель, как и чувашская поэзия в целом в лице своих лучших представителей, – это медиумы, посредники между народом и высшими силами (чувашскими богами) – выступает как мост интернационала, через посредство которого происходит общение на многих языках («çитмĕл çич чĕлхепе саламлаççĕ...»). «Мост мыслится обычно как некая импровизация еще неизвестного, не гарантированного пути. Мост строится как бы на глазах путника, в самый актуальный момент путешествия и на самом опасном месте...» (Мифы народов мира).

Хузангай, А. Мост к солнечному завтра / А. Хузангай // Халăх шкулĕ = Народная школа. – 2000. – № 1. – С. 13-15.

Литература о жизни и творчестве М. Сеспеля

Библиография