|
И. И. Одюков
Интерес чувашских писателей к личности и деятельности И. Я. Яковлева возник еще до Октябрьской революции. Первыми авторами, изображавшими замечательного чувашского просветителя средствами художественного слова, положительно оценившими его работы по просвещению родного народа, были ученики И. Я. Яковлева, его соратники по Симбирской школе, последователи его прогрессивных идей, классик чувашской литературы К. В. Иванов и поэт Н. В. Шубоссинни. Первый из них написал публицистическое стихотворное посвящение «Наше время», второй — стихотворение «Сорок лет». К октябрю 1908 г. оба автора по своим убеждениям являлись сложившимися революционными демократами, имели опыт литературного творчества. Основным идейным мотивом их произведений был призыв к борьбе против социального угнетения. Им были близки, как и многим чувашским поэтам и писателям начала XX в., и идеи просвещения народов. Однако К. Иванов и Н. Шубоссинни вопросы просвещения не связывают, как это делали революционеры-марксисты, с борьбой трудящихся масс России против самодержавия. Революция 1905—1907 гг. к тому времени (1908 г.) была уже подавлена, в стране господствовала реакция. И, естественно, молодые поэты, при всей ненависти к самодержавию, к эксплуатации и национальному угнетению, не могли открыто выставлять в своих произведениях идеи революции. В просвещении же, как и их учитель И. Я. Яковлев, они видели возможность подъема культурного и хозяйственного уровня народа, подъема национального самосознания. Образцом такой просветительской работы в пользу родного чувашского народа для них была деятельность И. Я. Яковлева и открытой им Симбирской чувашской учительской школы. Молодых поэтов привлекала личность И. Я. Яковлева, покоряла его неутомимая деятельность. И в годы столыпинской реакции, в период гонений и преследований свободомыслия и освободительных настроений, когда фактически велась работа по подготовке к закрытию Чувашской школы, К. В. Иванов смело выступил в защиту своего учителя. В стихотворении «Наше время» он высоко оценивает сорокалетние старания И. Я. Яковлева по просвещению родного народа, подъему его культурного и социального уровня, выработке чувства национального самосознания. Поэт восхищается борьбой Ивана Яковлевича за сохранение национальной самобытности чувашей как самостоятельного народа. В стихотворении раскрываются и причины, которые заставили И. Я. Яковлева начать свое «доброе дело». Прозябание народа в темноте и невежестве, случаи массового перехода в магометанство, усиление русификации — все это могло привести не только к полному уничтожению национальной самобытности, но и к ликвидации чувашей как самостоятельного народа. Особенно сильной угроза национальной самостоятельности была со стороны магометанства: чуваши, не имея светских или религиозных национально-патриотических учреждений, стали поддаваться влиянию сильной, агрессивной, централизованной магометанской религии. Это влияние усилилось в XIX в. Отпадение чувашей в магометанство прогрессировало одновременно с усилением крепостного и капиталистического угнетения. И, естественно, нужно было искать пути сохранения чувашской народности, ее культурного роста, повышения национального самосознания. Эти пути И. Я. Яковлев нашел в форме светского и христианского просвещения. К. В. Иванов характеризует И. Я. Яковлева как деятеля-патриота, своей просветительской работой сумевшего оградить чувашей от потери национальной самостоятельности, привившего им чувство национальной гордости, национального самосознания, указавшего пути не только к самосохранению как нации, но и к национальному возрождению. Называя его «добрым человеком» (ырӑ ҫын), «добрым чувашом» (ырӑ чӑваш), а его старания «добрым делом» (ырӑ ӗҫ), поэт продолжает: Дни испортились, и сразу
С любовью говоря о Яковлеве и открытой им школе, поэт желает видеть не только торжество его идей и дел, но и всенародное признание Яковлева-патриота, Яковлева-просветителя. Для показа большой положительной роли личности и деятельности И. Я. Яковлева для народа К. В. Иванов противопоставляет ему лжедрузей народа, представителей чувашской буржуазной интеллигенции, мечтающих «стать бы барами скорей», предающих ради своих личных интересов интересы народа, радеющих за полное покорение чувашей русификаторской политике царизма 2 . Если И. Я. Яковлева поэт характеризует «добрым человеком», «добрым чувашом», то о представителях буржуазной интеллигенции он отзывается с презрением, называя их «живыми трупами». Н. В. Шубоссинни в стихотворении «Сорок лет» (1908) проводит ту же мысль о большой роли просветительской деятельности И. Я. Яковлева и Симбирской чувашской школы. Но, в отличие от К. В. Иванова, в общей оценке деятельности своего учителя автор не сумел подняться выше официозных характеристик 3 . Однако до Великой Октябрьской социалистической революции деятельность и личность И. Я. Яковлева не могли получить всесторонней характеристики в чувашской художественной литературе: писательские кадры были малочисленны, чувашская литература переживала период своего становления как искусство слова, прогрессивные ее деятели стремились к показу средствами художественного слова социально-классовых противоречий. Начиная с 20-х гг. в поэзии, прозе и драме о И. Я. Яковлеве написано значительное количество произведений малой и большой формы. В поэзии о нем писали Н. И. Полоруссов-Шелеби, П. П. Хузангай, Я. Г. Ухсай, А. Е. Алга, А. А. Воробьев и др., в прозе — С. В. Эльгер, А. С. Артемьев и др., в драме — Г. В. Зайцев (Тал-Мрза), И. С. Максимов-Кошкинскнй, Н. Т. Терентьев и др. Но реалистическая оценка деятельности и личности И. Я. Яковлева в чувашской советской литературе утвердилась не сразу. В течение более трех десятилетий в оценке его образа существовала разноголосица: одни авторы хвалили, другие охаивали дело и цель его жизни, его личность. Противоречивый и тенденциозный подход к оценке деятельности И. Я. Яковлева, положительная или отрицательная характеристика его личности были особенно присущи чувашской литературе 20—30 гг. В 20-е гг. отдельные писатели и драматурги необоснованно характеризуют И. Я. Яковлева только отрицательно. Он изображается ими как представитель «мира сильных», «власть имущих», как миссионер-монархист, сознательно препятствовавший культурному росту чувашского народа, ратовавший за насаждение христианско-православной морали, угодной царскому самодержавию. Такое нигилистическое отрицание деятельности и личности И. Я. Яковлева как просветителя исходило из установок чувашских буржуазных националистов, от нападок которых в 1918—1919 гг. защитил И. Я. Яковлева председатель Совнаркома В. И. Ленин. В подтверждение своих позиций эти авторы избирают для изображения Ивана Яковлевича самый противоречивый период его жизни — начало XX в., когда ощутимее сказались и положительные стороны его деятельности, и недостатки в политических убеждениях и философских воззрениях. В наше время не только в научных исследованиях, но и в мемуарной, публицистической и художественной литературе полностью восторжествовала ленинская характеристика личности и деятельности И. Я. Яковлева. Поэтому, естественно, нет большой необходимости подробно останавливаться на буржуазно-нигилистических ошибках чувашских писателей, но в то же время нельзя обойти их и полным молчанием, как это было до сих пор в чувашской литературной критике. Партийная оценка этих ошибок необходима для правильного представления о развитии всей чувашской советской литературы. Первым чувашским писателем, давшим деятельности и личности И. Я. Яковлева отрицательную характеристику, был воспитанник его школы, чувашский драматург Г. В. Зайцев (Тал-Мрза). В его пятиактной драме «Вӑйлисен айӑпӗ» (Вина сильных) 4 , написанной в период гонений на И. Я. Яковлева со стороны чувашских националистов в 1918—1919 г., как справедливо указывает литературовед Н. С. Павлов, «И. Я. Яковлев показан лишь как злой гений, сгубивший три молодых человеческих жизни» 5 . Автор драмы выступает не против просветительской деятельности И. Я. Яковлева, а против него как личности, как руководителя Симбирской чувашской школы. Противопоставляя И. Я. Яковлева его ученикам, видным деятелям чувашской культуры начала XX в., он рисует его, вопреки истине, монархистом-узурпатором, сознательно препятствующим выдвижению прогрессивных деятелей из среды чувашского народа, эгоистически настроенным гонителем и губителем талантливых учеников и учителей своей школы. Хотя с оценкой Г. В. Тал-Мрзы деятельности и личности И. Я. Яковлева соглашались не все представители чувашской культуры, все же такую отрицательно-нигилистическую оценку разделяли даже в конце 20-х гг. некоторые поэты и писатели, среди которых был, напр., П. П. Хузангай. В 30-е гг. П. П. Хузангай пересмотрел свое отношение к Яковлеву и его деятельности, полностью отошел от своих первоначальных отрицательных позиций и создал ряд замечательных произведений о нем. Но в конце 20-х гг. он еще разделял буржуазно-нигилистические воззрения на Яковлева. В поэме «Поэтпа миссионер» (Поэт и миссионер) он показывает его вполне в духе драматурга Г. В. Тал-Мрзы: противопоставляет И. Я. Яковлева К. В. Иванову, изображает его как миссионера, проводника православной религии, гонителя и губителя талантливых представителей чувашской культуры, обвиняет его в смерти К. В. Иванова. Эти обвинения автор предъявляет и от своего имени и от имени К. В. Иванова. Поэма, написанная к 80-летнему юбилею И. Я. Яковлева, явно противоречила оценке, данной чувашскому просветителю А. В. Луначарским и советской общественностью в 1928 г. В 20-е гг. буржуазно-нигилистический взгляд на деятельность и личность И. Я. Яковлева был господствующим, хотя и не единственным. Известный чувашский поэт Н. И. Полоруссов-Шелеби в своей маленькой поэме «Хастарлӑ тӑлӑх» (Даровитый сирота) 6 , написанной к 80-летнему юбилею Ивана Яковлевича, показывает его как патриота, претерпевшего на своем жизненном пути большие лишения и трудности, как верного друга, умного просветителя чувашского народа. И. Я. Яковлев показан не столько в действиях и поступках, сколько в размышлениях о путях просвещения родного народа. Молодой Яковлев с большим трудом получает образование и задумывается над вопросом об открытии школ и просвещении чувашей. Он еще не знает путей и средств для достижения своих целей, но верит, что чувашский народ отзовется на его призыв. Создавая в Симбирске чувашскую школу, Яковлев думает не о своем возвеличении, а о подъеме культурного уровня родного народа, о подъеме его национального самосознания. «И родной народ мой будет просвещен», — восклицает он. Положительно оценивая Яковлева, поэт называет его «даровитым сиротой», «первым батыром чувашского народа», сделавшим для народа «большое и доброе дело». Но реалистическая оценка деятельности И. Я. Яковлева не получает еще должного признания и в 30-е гг. Как в научной и публицистической, так и в художественной литературе продолжает существовать двойственный подход к его образу, сильно сказываются пережитки буржуазно-националистических взглядов на его просветительскую деятельность, а существование этих взглядов даже во второй половине 30-х гг. было определено полным отсутствием научных исследований творчества И. Я. Яковлева, отсутствием научных описаний его жизненного пути. Эти отклики отрицательного отношения к просветительской деятельности и личности И. Я. Яковлева сказались в трагедии Я. Г. Ухсая «Хура элчел» (Черная судьбина, 1941). В произведении поставлена цель раскрыть трагическую судьбу зарождающейся чувашской демократической интеллигенции в годы столыпинской реакции. Но трагизм судьбы ее показан не на социально-общественном фоне того времени, а в основном на фоне одной Симбирской чувашской школы. При этом тяжесть судьбы чувашской интеллигенции поставлена не в зависимость от социально-политических порядков общества, а в прямую зависимость от личных качеств инспектора школы И. Я. Яковлева. Это, в свою очередь, повлияло на художественные принципы построения произведения. Конфликт своей трагедии Я. Г. Ухсай построил на противопоставлении И. Я. Яковлева К. В. Иванову. И. Я. Яковлев и здесь выступает этаким злым гонителем чувашских талантов, охранителем русского православия. К. В. Иванов верит в талантливость родного народа, а И. Я. Яковлев относится к этому с большим предубеждением, он даже сожалеет по поводу того, что К. В. Иванов принадлежит не к русской, а к чувашской нации. Вопреки исторической правде, автор старается показать К. В. Иванова противником И. Я. Яковлева, а не признательным его учеником. Так, на просьбу И. Я. Яковлева начать перевод библии на чувашский язык К. В. Иванов откликается карикатурой на своего учителя — изображением черного ворона, символизирующего черную реакцию. Многие стороны жизни и характера И. Я. Яковлева в трагедии показаны правдиво. Но автор, по-видимому, исходил из предвзятого отрицательного мнения о деятельности чувашского просветителя, и это, в свою очередь, привело его к серьезному искажению исторической правды, к искусственному противопоставлению Яковлева прогрессивным деятелям чувашской культуры — его ученикам. Незаслуженно обойден образ И. Я. Яковлева в поэме Я. Г. Ухсая «Ӗмӗт» (Мечта, 1941). Говоря об открытии школ для чувашей, о просветительской деятельности И. Н. Ульянова, о помощи Ленина-гимназиста Н. М. Охотникову, автор ни слова не говорит о Яковлеве, о его роли в судьбе Н. Охотникова, не говорит о его роли в просвещении чувашей, в создании письменности, литературы, учебников. Первым крупным чувашским писателем, рассеявшим буржуазно-нигилистический туман в оценке наследия И. Я. Яковлева, был С. В. Эльгер. В романе «Шурӑмпуҫ килсен» (На заре, 1940) С. В. Эльгер оценивает просветительскую деятельность И. Я. Яковлева на фоне социально-политической, революционной борьбы чувашского народа в 1905—1907 гг. В характеристике личности Яковлева автор пользуется своеобразным художественным приемом: в романе нет самого Яковлева, но он выступает перед читателями — в величии и недостатках своей деятельности — из разговора героев романа, крестьян из деревни Улыхкасов Ивана Сидорова и его сына Максима, ученика Симбирской чувашской школы. И сын, и отец — оба видели и слышали Яковлева, лично его знают. Оба подчеркивают демократизм взглядов Яковлева, его любовь к своему народу, стремление к его просвещению. Этими качествами личности просветителя герои восхищаются. Вот как автор описывает это в § 8 шестой главы: «Он, — говорит Максим отцу, — не чурается даже самого бедного чуваша, одетого в лохмотья. Он всех принимает, дает им нужные советы, помогает. Он всех ласково привечает: накормит, чаем напоит. Добрейшей души человек...». Устами героев писатель передает и свое восхищение многогранностью деятельности Яковлева. Иван Яковлевич выступает в романе противоречивым образом, но великим патриотом своего народа, большим человеколюбцем, все свои знания и силы отдающим просвещению родного народа, развитию его культуры, подъему его национального самосознания. Продолжая мысли своего сына, герой романа Иван Сидоров, дважды встречавшийся с Яковлевым, говорит: «Яковлев для нас, чуваш, делает великое дело, за что мы ему будем вечно благодарны» 7 . В отличие от других авторов, С. В. Эльгер старается четко объяснить положительные и отрицательные стороны деятельности Ивана Яковлевича, его политические убеждения и философские размышления. Оценка, данная автором разным сторонам деятельности И. Я. Яковлева, вполне совпадает с нашим представлением о них, хотя в то время писатель выдвигал их как полемические, требующие дальнейшего изучения. С большим знанием, с тонким писательским чутьем говорит, напр., автор устами Ивана Сидорова о самых противоречивых моментах характера И. Я. Яковлева. Яковлев рисуется монархистом, не приемлющим революции, считающим участие чувашей в революции лучшим поводом для полного уничтожения их как народа, рассматривающим просвещение в рамках самодержавия самым мирным, выгодным и безопасным путем для культурного и социального прогресса. Писатель ставит перед читателями и другой полемический вопрос — о монархической настроенности И. Я. Яковлева: «Был ли он до конца выдержанным монархистом или заигрывал с царизмом ради осуществления своих просветительских идей и начинаний?». Как становится ясным из дальнейших рассуждений героев, И. Я. Яковлев был некоей раздвоенной личностью: с одной стороны, царистски, монархически настроенной, убежденной в необходимости существования русского самодержавия, с другой стороны — заигрывающей с царизмом ради сохранения своей школы, ради выгоды чувашского народа. Думается, писатель был не совсем прав, изображая его двуликим человеком. Как показывают документы и высказывания самого И. Я. Яковлева, а также исследования чувашских ученых последних лет, он не был раздвоенной личностью. Сложность его образа в том и заключается, что он, подобно крестьянству того времени, питал веру в царя; он не выступал против самодержавия, хотя всю жизнь испытывал гонения и преследования со стороны представителей чиновничьего самодержавного аппарата. Перевод Библии и других религиозных книг он осуществлял по убеждению в необходимости, с его точки зрения, приобщения чувашских масс к более высшей, чем язычество, форме религиозной идеологии, к вере, как он считал, русского народа, полагая, что это будет способствовать сближению чувашей с русскими. Поэтому светское просвещение он связывал с христианским просвещением. И. Я. Яковлев не понимал революции. Но, несмотря на свои ошибки и заблуждения, он всегда трудился ради национального подъема родного народа, любил свой народ, верил в его творческие возможности, работал для культурного преобразования родного народа через школы, через просвещение, через искусство и литературу. После Я. Г. Ухсая и С. В. Эльгера прошло еще более десяти лет, прежде чем чувашские писатели вновь вернулись к яковлевской теме. Начиная с 50-х гг. образ И. Я. Яковлева характеризуется с положительной стороны. Все писатели исходят в своих произведениях в первую очередь из того, что в деятельности и личности просветителя было положительного, а не из того, что было в его деяниях и поступках отрицательного. К образу Яковлева вновь обращаются выпускники Симбирской школы, лично его знавшие. Так, чувашская писательница М. Д. Трубина с большой теплотой, хотя и эпизодично, рисует образ своего учителя в автобиографической повести «Ача чухнехи» (Детство, 1954), а драматург И. С. Максимов-Кошкинский с любовью изображает его в исторической драме «Тӑвӑл хыҫҫӑн тӑвӑл» (Буря за бурей, 1954). И в этих произведениях образ И. Я. Яковлева выступает все еще второстепенным образом: М. Трубина говорит о нем в связи с памятными датами своей жизни, а в драме И. Максимова-Кошкинского он изображается в связи с жизнеописанием классика чувашской литературы К. В. Иванова. В повести М. Д. Трубиной «Детство» И. Я. Яковлев показан как заботливый инспектор чувашских школ, как дальновидный руководитель, умело подбирающий среди чувашских детей, в том числе и девочек, будущих воспитанников Симбирской школы для подготовки их в качестве учителей и воспитателей. Драму «Буря за бурей» драматург И. С. Максимов-Кошкинский перерабатывал несколько раз (в первоначальном варианте она была опубликована под названием «К. В. Иванов»). С каждым изданием автор вносил изменения в образ И. Я. Яковлева и в характер взаимоотношений между ним и К. В. Ивановым. В первом варианте (1954), по традициям литературы 20-х—30-х гг., автор противопоставлял И. Я. Яковлева К. В. Иванову, подчеркивал отрицательные черты личности Яковлева. Автору казалось, что именно таким путем можно лучше раскрыть трагизм судьбы талантливого чувашского поэта К. В. Иванова и ему подобных. Это была со стороны И. С. Максимова-Кошкинского определенная дань буржуазному нигилизму 20-х гг., дань ошибочному мнению, что якобы И. Я. Яковлев более отрицателен и вреден чувашскому народу, чувашской культуре, нежели положителен и полезен, что трагичность судеб представителей прогрессивной чувашской интеллигенции исходила полностью из характера И. Я. Яковлева, а не из национальной политики царизма, не из преследования царским самодержавием демократического свободомыслия. В последующих изданиях драмы — 1963 г. и в варианте, принятом Чувашским академическим театром к постановке в 1968 г. — автор намного отошел от своих старых позиций 8 . В них нет противопоставления И. Я. Яковлева прогрессивной чувашской интеллигенции. Он показан не противником, а поборником чувашской культуры, ее пестуном и меценатом. В наше время, в 60-е гг., благодаря многостороннему и глубокому изучению жизни и деятельности Ивана Яковлевича, полностью опровергнуты буржуазно-нигилистические измышления чувашских националистов об отрицательной роли его в национальном и культурном росте чувашского народа. В показе деятельности и личности И. Я. Яковлева, его философских систем и политических убеждений И. С. Максимов-Кошкинский следует традициям С. В. Эльгера. Но если в романе С. В. Эльгера образа И. Я. Яковлева как действующего лица не было, о нем только говорилось, то в драме он выступает одним из главных действующих лиц, и ему уделено место почти во всех действиях. Для характеристики образа И. Я. Яковлева, для правильного раскрытия взаимоотношений между ним и К. В. Ивановым автор драмы широко использовал, помимо своих воспоминаний о Симбирской школе, где он учился, архивные документы и мемуарные материалы. Драма ценна тем, что в ней приведено множество правдивых сцен, взятых из жизни И. Я. Яковлева и К. В. Иванова, из их действительных взаимоотношений. Образ И. Я. Яковлева выступает перед читателем и зрителем противоречивым, но вполне положительным. И. Я. Яковлев показан как патриот своего народа, восхищающийся ростом его культуры, развитием литературы. Так, читая поэму «Нарспи» (2-я глава), Яковлев восхищается возможностями родного языка и осуждает великодержавно-шовинистический взгляд на чувашскую культуру, на чувашский язык. Он всемерно поддерживает развитие литературы на родном языке, всячески способствует ее распространению в массе трудового народа, осуществляя таким образом свои цели просвещения народа через художественную литературу. Драматург изображает своего учителя не бессердечным чинушей, беспрекословно, без размышлений выполняющим распоряжения вышестоящего начальства. Это хорошо раскрыто в сцене размышлений И. Я. Яковлева по поводу исключения из школы революционно настроенных учеников в 1907 г. Он жалеет этих учеников, они ему дороги как будущие радетели чувашского просвещения. Иван Яковлевич искренне ненавидит царский чиновничий бюрократизм, препятствующий культурно-просветительской работе среди чувашского народа, но борется против него не революционными методами, а снисканием благосклонности отдельных представителей «власть имущих». Напр., чтобы предотвратить закрытие Симбирской школы, он осуществляет перевод Библии и преподносит ее царице, чтобы завоевать ее благосклонность к школе, хотя знает, что этот поступок может вызвать осуждение со стороны демократически настроенных прогрессивных сил чувашской и русской интеллигенции. Не все поступки И. Я. Яковлева, показанные в драме, документально подтверждены, но читателю хочется верить, что было именно так. Как показано в пьесе, инспектор чувашской школы, несмотря на свою монархическую настроенность, всячески осуждает жандармские методы борьбы против революционных, прогрессивных сил общества, называет жандармов бездельниками, лентяями. Он не чурается революционеров, допускает их в свою школу, полемизирует с ними по вопросам политики, революции, просвещения и т. д. Именно в этих сценах хорошо раскрываются политические взгляды Яковлева, которые в корне отличаются от взглядов революционеров: изменять мир нужно не революцией, а путем договоренности с «сильными мира сего». Интересны в драме сцены размышлений И. Я. Яковлева по поводу судеб героев поэмы «Нарспи» (глава 2-я): Иван Яковлевич выступает за полную эмансипацию женщины, за ее просвещение, за социальное и национальное равноправие народов, за свободную любовь и т. д. Многие его рассуждения близки к идеям французских просветителей XVIII в., последователем которых он был. Все это говорит о том, что драматург, лично знавший И. Я. Яковлева как ученик Симбирской школы, сумел глубоко вникнуть в противоречивый образ своего учителя, раскрыть его многопланово и реалистически, без искажений исторической правды. После 1948 г., столетнего юбилея И. Я. Яковлева, многие чувашские писатели пересматривают свое отношение к его личности. Они полностью признают величие заслуг Ивана Яковлевича перед народом и свою признательность к нему выражают в художественной литературе. Народный поэт Чувашии П. П. Хузангай создал ряд великолепных произведений, в которых И. Я. Яковлев изображен с большой душевной теплотой. Автор проявил себя глубоким знатоком его жизни и деятельности, исторической обстановки его времени. В лирической поэме «Дом в Горках» (1952), посвященной гению человечества В. И. Ленину и получившей высокую оценку советской и мировой прогрессивной общественности, подчеркнута дружба семьи Ульяновых с Яковлевым, кратко сказано о поддержке В. И. Лениным чувашского просветителя в первые годы Советской власти. И. Я. Яковлеву, характеристике его деятельности посвящена поэма «Великое сердце» (1960), стихотворение «Земля» (1963). Поэма «Великое сердце» — первое после стихотворения Н. И. Полоруссова-Шелеби произведение чувашской литературы, непосредственно посвященное позитивной характеристике личности великого просветителя и его деятельности. В ней говорится о двух по-разному великих, но неизменно дружных сердцах — о В. И. Ленине и И. Я. Яковлеве. Поэма многопланова, но композиционные планы взаимосвязаны: произведение построено по схеме от В. И. Ленина — к Яковлеву, от Ульяновых — к Яковлеву, от Яковлева — к В. И. Ленину. Такое композиционное построение дает автору возможность проводить красной нитью главную идею — идею благодатной дружбы И. Я. Яковлева с семьей Ульяновых, с В. И. Лениным с первых лет деятельности до самых последних дней своей жизни. В отличие от многих предыдущих авторов, писавших в основном о деятельности И. Я. Яковлева в начале XX в., в 1907—1912 гг., П. П. Хузангай говорит о жизни и деятельности И. Я. Яковлева в первые годы Советской власти. Этот период его жизни и до, и после П. П. Хузангая не получила освещения в произведениях других авторов. Поэма начинается с пролога-телеграммы В. И. Ленина председателю Совдепа г. Симбирска, дающей высокую оценку делу Яковлева, защитившей его от нападок эсеров и буржуазных националистов, и кончается описанием благодарных размышлений «великого старца» о значении ленинской помощи ему лично и чувашскому народу. Авторские размышления перемежаются в произведении с рассуждениями И. Я. Яковлева. Это способствует широкому охвату образа. Действие поэмы раскрывается с внутреннего монолога Ивана Яковлевича о значении Великой Октябрьской социалистической революции, положившей начало новой эры человечества. Нельзя, конечно, утверждать, что И. Я. Яковлев полностью отрекся от своих старых убеждений о политическом строе русского государства, что он полностью признал революцию как самое разумное и целесообразное средство для изменения социального, общественного и государственного строя, для общественного прогресса, в том числе и прогресса чувашской нации. Но несомненен тот факт, что И. Я. Яковлев от души приветствовал разрушение и уничтожение старой чиновничьей бюрократии, старых, угнетающих народ законов и порядков, о которых он писал в своем письме к В. И. Ленину. Думается, П. П. Хузангай совершенно правильно подчеркнул именно эту черту И. Я. Яковлева — его признание Советской власти. Приветствуя революцию, Яковлев радуется бегству из России напуганных Советской властью представителей старого строя. Он, как патриот, остается в России, ему нечего бояться народной мести, так как он жил для народа, который поддерживал и поддерживает его как своего дорогого учителя: «Пусть их... скатертью дорога...» —
И. Я. Яковлев сознает значение своей деятельности для народа. И он искренне возмущен отстранением его от дела его жизни, от созданной и руководимой им школы. Как показано в поэме, Иван Яковлевич мысленно обозревает свою прошлую сложную и трудную жизнь, ищет в ней моменты, за которые можно было бы осудить себя, устыдиться своих поступков, выйти на справедливый суд народа. Но таких моментов он не находит. Поэтому самый факт отстранения он воспринимает очень болезненно, как большую несправедливость: Мысли Яковлева горьки:
Из дальнейших рассуждений видно, что и понятие справедливости он связывает с В. И. Лениным, чьим высоким положением восхищается и от души ему радуется. Обращаясь мысленно к Ленину, Яковлев верит, что именно у него он найдет одобрение своего многолетнего труда, найдет защиту от несправедливых обвинений. И, действительно, В. И. Ленин защитил И. Я. Яковлева и тем подтвердил правоту его жизненных устремлений.
Ленин... Во главе России
Описание помощи В. И. Ленина Яковлеву занимает в поэме главное место. С завидным мастерством и знанием подлинных исторических фактов из жизни Владимира Ильича поэт рисует руководителя Советской власти, с душевной теплотой раскрывает человечность, справедливость его поступков и дел, величие забот его о старых кадрах, сыгравших большую роль в жизни народов России. Эти места являются лучшими в поэме. По просьбе И. Я. Яковлева его сын Алексей Иванович, профессор Московского университета, обращается к В. И. Ленину. Глава Советского правительства тепло принимает старого знакомого, друга Дмитрия Ильича: Чем могу помочь, скажите,
И тут же составляет свою знаменитую телеграмму председателю Совдепа г. Симбирска, дающую высокую оценку деятельности И. Я. Яковлева. Получив ленинскую телеграмму, больной И. Я. Яковлев воспрянул духом. Поэт с глубоким проникновением в психологию героя описывает возрождение «старика», раскрывая этим великое значение для него строк ленинской телеграммы: — Мать! — позвал старик супругу,
Петр Петрович Хузангай умело отбирает типические факты из жизни Яковлева и доводит их до большого философского обобщения. Очень интересно в этом отношении и другое его произведение — стихотворение «Земля», где на маленьком, на первый взгляд, факте сбережения горсти родной земли сумел показать Яковлева, уже лежащего на смертном одре, легендарным героем своего народа, прославившим свое имя бессмертным делом, и патриотом, в течение всей долгой жизни тесными узами связанным с родной землей, уносящим с собою ее горсть. Поэт правильно усматривает в этом факте доказательство неразрывной связи Яковлева с народом и проявление глубокой признательности народа своему великому учителю. К образу чувашского просветителя в 50-е гг. вновь возвращается народный поэт Чувашии Я. Г. Ухсай, к этому времени пересмотревший свое отношение к И. Я. Яковлеву. Первым его произведением, отличившимся высокой положительной оценкой личности и деятельности выдающегося педагога, является его лирическая поэма «Перед домом Ленина» (1939—1955) 12 . Поэт с душевной симпатией называет Яковлева «нашим Яковлевым», «близким другом» И. Н. Ульянова. Автор не дает широкого раскрытия образа, он оценивает, как положительный факт, дружбу Яковлева с семьей Ульяновых и помощь В. И. Ленина Яковлеву в трудный период его жизни. 120-летие со дня рождения И. Я. Яковлева и 100-летие Симбирской чувашской школы Я. Ухсай отметил публикацией поэмы «Чӗмпӗр» (Симбирск) 13 . Поэма не завершена, она еще только публикуется, но уже можно совершенно определенно сказать об авторском отношении к личности И. Я. Яковлева и его деятельности, о художественных приемах для характеристики образа. В отличие от ранней трагедии «Черная судьбина», здесь автор на первый план выставляет не миссионерскую деятельность Яковлева, а его работу по светскому просвещению народа, заботу об открытии школ, об обучении чувашских детей грамоте, о повышении культурного и экономического уровня народа — через школы. Конечно, в просветительской системе И. Я. Яковлева стремление к религиозно-нравственному, христианскому воспитанию чувашей занимало не последнее место. Но, тем не менее, оно было побочным, второстепенным. И. Я. Яковлев, как совершенно правильно подчеркнуто автором, во многом учился у своего старшего друга, просветителя народов Поволжья И. Н. Ульянова, советовался с ним (1-я часть 4-й главы поэмы). Как и Ульянов, он убежден в культурной восприимчивости своего народа, верит в его внутреннее стремление к просвещению, к прогрессу. По примеру и с помощью И. Н. Ульянова он начинает работу по открытию школ. Автор не ставит цели хроникально-последовательного, всестороннего показа жизни героя. Он отбирает наиболее типические моменты из его жизни и через них стремится раскрыть наиболее типические стороны деятельности и личности образа, характеризовать складывающиеся убеждения, формирующееся мировоззрение. Напр., в сцене встречи с генералом Белокрысенко у И. Н. Ульянова Яковлев выступает способным, демократически настроенным полемистом в вопросах о путях просвещения (сам Белокрысенко неправильно выведен как сторонник идеи И. Н. Ульянова). Образ просветителя Яковлева охарактеризован в поэме в основном правильно и многогранно. Реалистичны рассуждения И. Я. Яковлева о социальных корнях нищеты, угнетения и забитости чувашей, о взаимоотношениях чувашей с русскими. Но, думается, местами дается не совсем правильная оценка его деятельности, его убеждении. Напр., как показано в поэме, единственной силой, способной дать просвещение, «Прометеем», могущим добыть всем народам «огонь света», Яковлев считает только русскую интеллигенцию. «Все наши надежды на интеллигенцию великого русского народа», — говорит он. Это положение автора, по-видимому, не совсем подходит не только для характеристики взглядов И. Я. Яковлева, но и для характеристики помощи русского народа нерусским народам России. Нельзя признать правильным изображение Яковлева полным последователем идей великих русских революционных демократов В. Г. Белинского, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Н. А. Некрасова. Как известно. Яковлев был знаком с произведениями и идеями русских революционных демократов, но он никогда не был их идейным последователем 14 . Несмотря на сочность языка и увлекательность, поэма изобилует и многими другими недостатками. Главным ее недостатком является отсутствие сюжета, фабулы, наличие множества исторических и лирических отступлений. В раскрытии образа, в его характеристике нет системы и порядка, нет выделения главных, определяющих черт. Поэтому образ получился расплывчатым, в нем мало конкретности. В 60-е гг. к образу И. Я. Яковлева обращается все большее число чувашских писателей, поэтов и драматургов: А. С. Артемьев, Тихи Педеркки, А. Е. Алга, А, А. Воробьев, Н. Т. Терентьев и др. Создаются произведения и малых, и больших жанров. Все они характеризуются позитивным подходом к оценке личности и деятельности просветителя, разнообразием средств и приемов изображения. Талантливый прозаик А. С. Артемьев посвятил этой теме два крупных произведения: «Хунавлах хӑрнисем» (Погибшие в юности, 1963—1964) и «Тӑвӑл умӗн» (Перед бурей, 1968). В повести «Хунавлах хӑрнисем», посвященной жизни и деятельности одного из талантливых учеников И. Я. Яковлева, учителю и композитору П. Пазухину, образ чувашского педагога дан ретроспективно (как в романе С. В. Эльгера), по воспоминаниям и рассказам Петра Васильевича Пазухина. Писатель не противопоставляет Яковлева его ученикам или учеников Яковлеву, как это наблюдалось в произведениях 20—30-х гг. Яковлев — любимец своих учеников, умный педагог, наставник, воспитатель плеяды патриотов своего народа. Его талантливые ученики и последователи гордятся своим «Жан-Жаком Руссо», любят и уважают его, стараются походить на него в делах и помыслах. Так, герой повести Петр Васильевич Пазухин, проживая вдали от Симбирска, в чувашском селении Аликове, с гордостью, восхищением и уважением вспоминает о «старом льве», «мудром учителе» Яковлеве: «—Как же там поживает теперь наш старый лев? Эдак-и-так? По-старому ли воспитывает Жан-Жак? — с приятной шуткой подумал он о Яковлеве. И тут же ему вспомнились его наставления: — Идите в самые глухие уголки чувашских деревень, освещайте их светом знания, всем пылом сердца трудитесь по просвещению своих родных чуваш, — говорил патриарх чувашской культуры. Пазухин на всю жизнь запомнил это мудрое наставление. Вот он и сам теперь среди народа...» 15 В 18-й главе повести К. В. Иванов, рассказывая Пазухину о Симбирской школе, с восхищением говорит о Яковлеве, который в упорной борьбе отстаивает чувашскую школу, все свои силы и способности отдает делу просвещения чувашского народа: «– Каким бы он ни был, я никогда не перестану им восхищаться. Подумай-ка: сиротинка-пастушок дошел до генерала, до статского советника. Чувашский дворянин! Но я его уважаю не за большие чины и звания, а за его большой ум, за его способности, за то, что он не посрамил имени чувашей. Поэтому я преклоняюсь перед ним. — Да, действительно удивительный он человек, — поддержал Пазухин, соглашаясь с Константином. — Великий человек, его имя должно остаться в истории чувашского народа... Сколько чувашских школ открылось благодаря его стараниям, сколько чувашских детей взялись за книгу и карандаши. Да кем бы мы сами были, если бы не было Симбирской чувашской школы? Сколько способной, талантливой молодежи выучилось в этой школе!» 16 В наше время противопоставление Яковлева его ученикам, радетелям чувашской культуры, было бы смешным и неверным, ибо в Яковлеве нас больше всего интересуют не его отрицательные черты и ошибки (хотя об этом мы должны помнить), а то великое и положительное, что сделано им во имя культурного и национального подъема родного народа. И здесь А. Артемьев оказался на уровне современных требований. А. Артемьев широко пользуется документальными данными, поэтому в его произведениях образ И. Я. Яковлева выступает исторически конкретно и правдиво. Этой особенностью отличается его повесть «Перед бурей», одна из глав которой опубликована в альманахе «Родная Волга» 17 . В повести И. Я. Яковлев должен быть изображен как главный герой произведения. В опубликованной главе повествуется о событиях в Симбирской чувашской школе осенью 1907 г., когда И. Я. Яковлев принимает на работу в школу К. В. Иванова и Н. В. Шубоссинни, исключенных из школы весной 1907 г. за участие в революционном выступлении учеников. Повесть обещает быть одним из самых интересных произведений о Яковлеве в чувашской литературе. Тихн Педеркки (Петр Тихонов) опубликовал повесть «Мальчик из Кошки-Новотимбаево» 18 , где реалистически описывает детские годы И. Я. Яковлева, 1855—1856 гг. В чувашской литературе это первое произведение, где изображено детство Ивана Яковлевича. Повесть написана интересно и с большой документальной точностью. Об И. Я. Яковлеве за годы Советской власти написано много произведений в самых разнообразных жанрах (стихотворения, поэмы, рассказы, повести, драмы и трагедии). Писатели изобразили разные периоды жизни чувашского просветителя — с детских лет до преклонного возраста. Но совершенно не нашли еще отражения в художественной литературе годы его учебы в удельном училище, странствований в качестве помощника землемера, учебы в гимназии и университете и т. д. Для писателей, интересующихся личностью И. Я. Яковлева, простор очень большой. По каждому периоду, по каждой проблеме можно создать не только повести, но и большие романы. Хотя чувашские писатели интересуются образом И. Я. Яковлева с первых лет Советской власти и к нашему времени создано значительное количество произведений малых и больших форм, однако ни одной критической статьи или рецензии, где был бы поставлен вопрос о путях и методах показа этого образа в литературе, пока еще нет. В данной статье сделана первая попытка обобщения темы Яковлева в чувашской художественной литературе. Одюков, И. И. Образ И. Я. Яковлева в чувашской литературе / И. И. Одюков // Ученые записки / НИИ яз., лит., истории и экономики при Совете Министров Чуваш. АССР. – Чебоксары, 1969. – Вып. 42. – С. 135-152. 1 К. В. Иванов. Собрание сочинений. Чебоксары, 1957, стр. 267. 2 М. Я. Сироткин. Очерки дореволюционной чувашской литературы. Изд. 2. Чебоксары, 1967, стр. 208. 3В. Я. Канюков. Из жизни Н. Шубоссинни. «Чувашский календарь», 1964, стр. 182-184. 4 Первое действие драмы было опубликовано в № 10(52) ж-ла «Сунтал» (Наковальня) в 1928 г. 5 Н. С. Павлов. Проблемы конфликта в чувашской драматургии (Краткий исторический обзор). Чебоксары, 1966, стр. 18. 6 «Утӑм» (Шаг), альманах Казанской секции Союза «Канаш» чувашских пролетарских писателей, 1928, № 1, стр. 8-12. 7 С. В. Элгер. Собрание сочинений. Т. 4. Чебоксары. 1963, стр. 246. (Переводы сделаны автором статьи.) 8И. С. Максимов-Кошкинский. Пьесы, рассказы и мемуары. Чебоксары, 1963. (На чувашек, яз.) 9 Педер Хузангай. Великое сердце. Чебоксары, 1965, стр. 20-21. 10 Педер Хузангай. Великое сердце. Чебоксары, 1965, стр. 25. 11 Педер Хузангай. Великое сердце. Чебоксары, 1965, стр. 32-33. 12 Яков Ухсай. Время. Чебоксары, 1956, стр. 13. (На чувашск, яз.) 13 Начало поэмы опубликовано в альманахе «Родная Волга», №№ 3—6 1968; № 1, 1969. 14 «Родная Волга», № 5, 1968, стр. 8. 15 А. Артемьев. Рожденные с крыльями. Чебоксары. 1965. стр. 200-201. (На чувашск. яз.) 16 А. Артемьев. Рожденные с крыльями. Чебоксары. 1965. стр. 246-247. (На чувашск. яз.) 17 «Родная Волга», № 6, 1968. 18 Там же, № 6, 1968; № 1, 1969.
|