Освещая города,
тихо над деревьями
солнце восходит, как всегда, –
юное и древнее.

И под зимнее цветенье
инея на ветках
умирают тьма и тени
от шагов рассветных.

... Встал
светло и отрешенно
караул почетный
у дороги занесенной,
где идут поротно
волны праведного гнева,
волны Волги нашей –
парни из Шутнерово,
парни из Атлашево.
Слышен шаг их мерный,
слышен там и тут.
Присягать на верность
Родине идут.

Их молчание тревожит
молодых и старых.
И шаги, как эхо, множат
их сердец удары.

Не забудь об этом дне,
город Чебоксары,
их оставь наедине
вместе с комиссаром.

Комиссар высок и сед.
Перед нами вышел.
Шрам – войны горячий след –
по щеке и выше.

Разворот широких плеч...
Крупный лоб лица простого...
Понимаем: будет речь.
И внимать готовы.

Словно видит в первый раз –
или ищет слово –
комиссар глядит на нас
пристально, сурово.

"Всем отчизна дорога.
Все любить умеем.
Знать положено врага,
чтобы бить сильнее,

чтоб не слышать стон и плач
дорогих и милых,
чтоб пришедший к нам палач
здесь нашел могилу.

Если руку поднял враг,
лютой злобы полный, –
надо бить его, да так,
чтобы долго помнил.

Соберем в кулак весь гнев –
он и я, и ты,
чтобы кончились в огне
пауки-кресты."

На глазах у Чебоксар
перед нами
речь закончил комиссар
этими словами.

И под зимнее цветенье
инея на ветках
умирали тьма и тени
после слов тех светлых.

И стояло, как всегда,
юное и древнее,
согревая города,
солнце над деревьями.

И прошли передо мной
равно дорогими
все края земли родной
под звучанье гимна.

И предстало предо мной,
все, что с детства знаю,
будто я над всей страной
птицей пролетаю.

Ах, земля моя – краса!
Воздух чистый, росный.
За Уралом небеса
подпирают сосны.

Самоцветы – города,
гор седые глыбы,
реки полные всегда
самой лучшей рыбы.

Осетин, узбек, казах –
трудятся бок о бок.
Созревает на полях
полновесный хлопок.

Вот огромная Сибирь,
трав многоголосье...
Вот – полей приволжских ширь,
спелые колосья.
Все – от капли ручейка
до глубинных недр –
родины моей рука
добрая и щедрая.

Ах, страна моя! Беду
отведу собою.
Если надобно, пройду,
прошагаю с боем
полземли по городам,
по оплотам вражеским,
погубить тебя не дам.

Пусть ему не кажется,
что спокойно можно красть
счастье у народа,
уничтожить нашу власть,
попирать свободу.

Веря бреду своему,
Гитлер с черной ратью
думал выстроить тюрьму
для народов-братьев.

Но у подмосковных сосен
в русский снег пушистый
полегло немало сотен
бешеных фашистов.

Раненый опасно
зверь пока что дышит.
Из кровавой пасти
стон предсмертный слышен.

Матери и сестры,
жены и невесты
по ушедшим сохнут,
ждут отрадной вести.

Смотрят дико, странно
трубы с пепелища.
И другие страны
в нас надежду ищут.

И несут, несут полки
нашей мести знамя,
саблю, принятую нами
из Чапаевской руки.

Полыхают стяги.
Ждут сигнала трубы.
И слова присяги
повторяют губы.

И на всем на белом свете,
солнца, дружбы, мира полном,
будут взрослые и дети
День Победы чтить и помнить.

Для грядущих и неблизких,
тех, кто нас сейчас не слышит,
на гранитных обелисках
правду горькую запишут.

20 декабря 1941 г.