В. Шишкин

СЕСПЕЛЬ

Поэма

ЧУВАШСКИЙ ЯЗЫК

Запев

 Чувашской речи ласковая вязь,
как пенье родничка по дну оврага,
где, к легким водам низко наклонясь,
стоит ветла,
лаская взглядом влагу.
Как девушка,
стыдливо заслонясь
листвой зеленой от шумливых вязов,
стоит ветла.
Чувашской речи вязь,
тебе сегодня многим я обязан.
Мне, русскому,
возможно, не понять
твоих глубин,
твоих живых истоков,
но музыки твоих речений тонкость
не слухом,
сердцем нужно ощущать.

ПУСТЬ СВИЩЕТ ВЕТЕР...

Введение в эпоху

Не сквознячок сквозь форточку истории,
а шквал,
что стекла с рамой вырывал,
двадцатое столетие исторгнуло,
династии сражая наповал.
И пусть совсем не в первое мгновение
та буря долетела и сюда.
И ветлы становились на колени
у мрачных изб,
у речки,
у пруда.
До этого и статные, и гордые,
ни времени, ни молний не боясь,
они в тот миг свои склонили головы,
грядущему до долу поклонясь.
Весна Земли
вошла с осенней свежестью.
И сквозь забитости столетний бурелом
пробились мыслей
первые подснежники.
И грянул гром.
Октябрьский грозный гром.

СЕСПЕЛЬ

Пояснение

В моей Чувашии давно
подснежник сеспелем зовется.
Лишь сок берез взбурлит вином,
он искрой радостной взорвется.
Еще ошпаренных снегов
дымятся серые отметы,
а он уж тут так тут, готов
трубить весну
для всей планеты.
Он первым вышел.
Отцветет
одним из первых
в красках мая.
Но люди знают –
не умрет,
кто первым песню запевает.

СТРАНА СОЛНЦА

Ступени жизни. Первая

А по ночам все чаще солнце снилось,
и просыпаться было так легко...
Хоть за окном задумчиво клубилось
Осеннего тумана молоко.
Оно как песня теплая искрилось
в листве росой напоенных лугов.
Пусть даже вьюга с вечера бесилась,
свистя в трубе на тысячу ладов.
А иногда так явно-явно мнилось,
что это праздничное, сытное хуплу...
Родная мать у господа просила
краюху хлеба к скудному столу.
А в прошлый раз оно заколосилось,
и в закрома лучи зерном лились...
И с каждым днем яснее в сердце билась
о светлом утре трепетная мысль.
А по ночам все чаще солнце снилось,
счастливый мир без горя и оков...
Его душа предчувствием томилась
грядущих дней,
свершений
и стихов.

РОБКО РАСЦВЕТАЮЩЕЕ СЕРДЦЕ...

Письмо любимой

Поскорее доверьтесь почте,
только строчку прошу о любви...
Пусть приметы мне бурю пророчат –
не боятся ее корабли.
Их призвание – волны таранить,
ветер времени в их парусах...
Посмотрите, вся синь океана
отразилась в моих глазах.
Поскорее доверьтесь почте.
Я одною мечтою жив,
что взорвусь,
как взрываются почки,
вдруг почуявшие дожди.

ТРИБУНАЛ

Ступени жизни. Вторая

В каждом росчерке –
тюрьмы, выстрелы.
Смертью правит ревтрибунал,
Кто хоть месяц такое выстрадал,
тот столетье до дна познал.
Люди – разные –
тихие, злобные,
лебезящие до тошноты.
А за ними стоят надгробные
плачи вдов
да простые кресты.
Из засады стреляли и резали.
У голодных грабили хлеб.
И ночным кистенем,
и обрезами
все грозили грядущему: нет!
Но нельзя только местью туманиться –
живо честных оговорят.
Честь и сердце ревтрибунальца –
революции чистый взгляд.
Ничего для себя –
только Родине,
только завтрашним светлым дням.
Чтоб не прятались тени грозные
за углами и по плетням.
А враги воевали с Советами
втихомолку и на фронтах.
Часто были ложь и наветы
продолжением белых атак.
...Вот он входит.
Такой же искренний.
Но ему не дают руки.
Брат у брата требует истину:
как и где ты взял сапоги?
Почему все в лаптях разношенных
на шагающих вдаль ногах?
Ну а ты сегодня в хороших,
в новых, яловых сапогах.
Говорят, что ты их неправдою
на складах вчера получил.
Этим ты негодяев обрадовал,
семью с подлостью обручил.
Нелегко перед старшим младшему,
а на сердце – стыд.
Не Мишши в трибунале допрашивал –
время жаждало правоты...

ЖЕЛАНИЕ БУРЬ УБИТО

Письмо любимой

Я не эхо чьего-то крика.
Это сам я от боли кричу.
Неизбывной беды многоликость
и великому не по плечу.
Я ж обычный,
как каждый,
от души до сплетения жил.
Потому и не вынес однажды
непомерную тяжесть лжи.
Видишь, птицы шарахнулись к югу.
Облетает листва с дерев.
Выхожу я, неверьем надруган,
поклониться родимой земле.
Попросить и терпенья, и силы,
как зерно на парной борозде.
Ты вскормила меня и взрастила,
помоги же и в этой беде!

МОРЕ!

Ступени жизни. Третья

Тянуло к морю
буйных нравом,
неуспокоенных душой,
где на песок
стоклешным крабом
вползал рокочущий прибой.
Где в бурю били с ревом волны,
по скулам скал.
Где ночь роняет звезды в воду,
мерцающую будто сталь.
И где лучится море синью
синее, чем цветущий лен.
И где себя не пересилить.
Когда влюблен.
Когда хватает боль за горло,
когда в груди клокочет стих,
а сердце жжет в кузнечном горне
несправедливостей людских.
Оно тебе отдаст любовно
покой и шквал,
и ширь, и глубь,
и свет, и мрак.
А ты запомнишь лишь
соль потрескавшихся губ.

ОН ВИДЕЛ ЛЕНИНА

Авторский поиск

Ни месяца,
ни дня
и ни числа.
В истории такое было часто.
Она в свои скрижали не внесла
тот факт,
что Сеспель с Лениным встречался.
И все же верю,
что в глазах чуваш,
ушедших из-под векового гнета, –
он видел Ленина.
И жизнь свою отдашь
за этот миг стремительного взлета.
И все же верю:
в первой борозде,
что на земле своей провел крестьянин,
он видел Ленина.
Шагал с ним вешней ранью.
Про это и рассказывал везде.
И все же верю:
в отсвете зари
всемирного октябрьского пожара –
он видел Ленина
и потому недаром
друзьям потом об этом говорил.
И все же знаю:
в плеске кумача
над всей раскрепощенною планетой –
он видел Ленина.
Ведь в том и суть поэта –
он ближе нас
к началу всех начал.
Я это все в его стихах открыл.
И утверждаю истово и страстно:
он видел Ленина.
Поэт душой прекрасной
о Новом Дне
С вождем поговорил.

ПАШНЯ НОВОГО ДНЯ

Ступени жизни. Четвертая

Ах, до чего бездонные глаза
рассветной степи,
что на Украине!
В них горизонт –
и тот как стрекоза,
погреться севшая
на стебелек полыни.
В них тает ночь,
как сладкий леденец,
едва теплом
ее одарит утро.
Любовь и жизнь...
Начало и конец...
Здесь все в одном.
Загадочно и мудро.
И, может быть, поэтому сюда
позвало сердце буйного поэта,
чьих чувств и боли
хрупкая слюда
так мало знала
доброты и света.
Душа рвалась,
как птица, на простор.
И в вышину –
откуда не зазорно
сраженной пасть,
когда ты сердцем горд,
когда созрели
совершенства зерна.
Рассыпать б их
на пахоте родной,
на почве,
мало знавшей тучных всходов,
где, вспоены
любви живой водой,
они пробьются в памяти народа.
Я – Сеспель! –
крикнет с Волги теплоход.
Я – Сеспель... –
берег эхом отзовется.
Я – Сеспель,–
имя назовет
колхоз,
где речка детства вьется.

ПУСКАЙ ЕЩЕ СЕРДЦЕ СЖИМАЕТ...

Ступени жизни. Пятая

К груди б твоей, земля, припасть,
поведать боль сердечной муки.
Как сильные бессильны руки.
Как даже горя не проклясть.
Как письмецом в четыре слова
разрушить можно храм мечты.
Как этих слов граненый штык
вонзается под сердце снова.
Как жить уже невмоготу.
Как горе рвет тебя на части.
Как ожидал прихода счастья,
а встретил только пустоту.
Скажи, земля,
твоей полыни
вот так же горек ли настой?
И можно ль выжить,
если с той
уже не свидеться отныне?
Скажи, земля,
тебя, любя,
терзал крестьянин острым плугом.
Кем был тебе он –
братом, другом?
Кем стал он после для тебя?
Открой мне все.
В рассветах стылых,
в закатах, залитых огнем,
скажи,
ты думаешь о нем,
как о любимом
иль постылом?
Ответь, земля.
Ведь над тобой
не раз метались с криком чайки
и ветер проносил печали
людей, обиженных судьбой.
Мне не краснеть
за эту боль,
за дум невысказанных робость.
Я ж – из крестьян
безвестных родом,
как хлеб, взлелеянных тобой,
но не привыкших к откровенью
своих заветных чувств и дум,
свою доверивших судьбу
лишь богу,
стоя на коленях.
Я ж разомкнул
мои уста.
Я говорил о песне сердца.
И, немоты отринув серость,
одним из первых гордо встал.
Я говорил о дне грядущем,
о Родине, которой жил.
И пострадал от подлой лжи,
которая и бьет и душит.
Оставлен всеми.
Как смогу
теперь я снова быть, как прежде?
Или умру,
томясь в надежде
цветком проснуться на лугу?
Скажи, земля...
Но ты безмолвна.
А я от долгих слов устал.
Девятый налетает вал...
А где-то ровно дышит Волга.

СЕРДЦЕ, ОТДАННОЕ НА СОЖЖЕНИЕ

Ступени жизни. Шестая

Я в черную память,
рожденную злом,
вхожу,
как во всеми заброшенный дом,
где не было места
теплу и любви,
где пепел и прах,
где я сжег корабли.
Но бьет по лицу мне
сырой парусиной.
И липнет минувшее паутиной.
И тянутся тени
из темных углов.
В их хитросплетеньях –
кошмары из снов.
Мне б вынырнуть надо,
но прошлого образ
и сердце и горло
сжимает как обруч...

ВОИСТИНУ ВОСКРЕС!

Ступени жизни. Седьмая

Давно октябрьский гром отгрохотал.
Живет отчизна новыми делами.
Но видится еще старушке-маме,
что он не пал,
убитый наповал
болезнью и жестокими словами.
В глаза дымит туман больших годов.
Делам домашним руки непослушны.
Но каждый день опять волнует
Душу и вновь наполнить радостью готов –
за далью лет не бьется сердце глуше.
И вот тот стук в притворенную дверь.
Сейчас войдет!
Сейчас раскинет руки.
В объятья матери не упадет, а рухнет
любимый сын, вернувшись лишь теперь.
(Ох, как тревожны нежданные стуки!)
И вдруг
Мишши
шагнул через порог,
в шинели серой,
все такой же юный,
длинноволосый
и с загаром южным.
И в горле сразу съежился комок.
А в сердце
будто зазвучали струны.
– Вернулся, сын...
Я так тебя ждала.
Далек твой путь
через года и войны.
Я много лет все вдаль гляжу невольно,
и наконец дорога привела
тебя в наш дом.
Теперь умру спокойно...
Садись к столу.
Ах, ты совсем худой.
Голодный, может?
Так поешь с дороги.
Разуйся –
знаю, натрудил ты ноги.
Ну, что ты замер, будто неродной?
Я так ждала,
как ждут уже не многих!..
Туман годов дымил в ее глазах.
Поэтому она легко признала
в актере сына.
Музыка звучала
в ее груди, в движениях, в словах.
Как будто время потекло с начала.
Живет Мишши.
Живут среди людей
его стихи,
его бунтарский образ,
в поэзии лишь им рожденный опыт,
все, что он создал дерзостью своей.

ПОЭТЫ

Эпилог

Проблемы сковали планету.
В них гордость ее и позор.
Эпохи рождают поэтов,
решающих времени спор.
Поэтов труда и открытий.
Поэтов мечты и идей.
С душою, наполненный криком
рыдающих матерей.
С душою, наполненной смехом
резвящейся детворы.
В поэте прописана смелость
по-новому делать миры.

Он раньше всех мудростью мысли
в надзвездные дали проник,
в глубины такие спустился,
где мертв человечий язык.

Он входит в античную древность,
врывается в завтрашний день.
То ищет покоя деревни,
то – грохота будничных дел.

В полях он лелеет пшеницу.
В лесах прорубает тропу.
А после на чистой странице
одну лишь запишет строку.

В груди он хранит, словно в сейфе,
и радость, и горе веков.
Но настежь распахнуто сердце
в том сейфе без всяких замков.

И дело становится песней,
прекраснейшей песнею лет.
В ней сжег всю мирскую плесень
на собственном сердце поэт.
Та песня несется по свету,
и следом – встают города.
Эпохи рождают поэтов,
поэтов побед и труда.

Шишкин, В. Сеспель : поэма / В. Шишкин // Дружба. – 1981. – № 39(1). – С. 3-14.

Стихи, посвященные М. Сеспелю

Библиография